— Слушай меня, Хулиан. Отец сговорился с доном Рикардо
отправить тебя в армию через несколько дней. У Алдайя большие связи… Беги,
Хулиан. Беги туда, где никто из них тебя не найдет…
Хулиану показалось, что в ее глазах метнулась какая-то тень,
будто пожиравшая ее изнутри.
— Мама, тут что-то еще? Вы чего-то недоговариваете?
У Софи дрожали губы:
— Уезжай. Нам обоим нужно исчезнуть отсюда навсегда.
Хулиан крепко ее обнял и прошептал на ухо:
— Не волнуйтесь за меня, мама, не волнуйтесь.
Всю субботу Хулиан просидел в своей комнате, обложившись
книгами и альбомами. Шляпник спустился в магазин на заре и не вернулся до
поздней ночи. «У него не хватает смелости сказать обо всем прямо», — подумал
Хулиан. В ту ночь он со слезами прощался с этой темной и холодной комнатой, со
своими мечтами, которым теперь сбыться не суждено. Когда наступило воскресное
утро, Хулиан взял сумку с каким-то бельем и книгами, подошел к матери, спавшей
в столовой среди скомканных одеял, поцеловал ее в лоб и ушел. Улицы еще утопали
в синеватой туманной дымке, медные отблески сияли на плоских крышах зданий
старого города. Хулиан шел медленно, прощаясь с каждым подъездом, с каждым
углом, и спрашивал себя, действительно ли время сохранит только хорошее и
заставит его забыть об одиночестве, которое всегда шагало рядом с ним по этим
улицам.
На Французском вокзале было пустынно, только рельсы
изгибались блестящими зеркальными саблями, теряясь в тумане. Хулиан сел на
скамейку под куполом здания и достал книгу, которая помогла ему на несколько
часов затеряться в волшебстве слов, сменить имя и тело, стать кем-то другим. Он
с готовностью погрузился в неясные сны и переживания героев, ведь ему не
оставалось никакого иного убежища… Он знал, что Пенелопа не придет. Что он
увезет только свои воспоминания о ней. В полдень Микель Молинер отдал ему билет
и все деньги, которые смог собрать. Друзья молча обнялись, и Хулиан впервые
увидел, как Микель плачет. Часы подгоняли их, отсчитывая последние минуты.
— Время еще есть, — шептал Микель, вглядываясь в
конец перрона.
В пять минут второго прозвучало последнее приглашение для
пассажиров, отправляющихся в Париж. Поезд уже тронулся, и Хулиан повернулся к другу.
Микель Молинер смотрел на него с перрона, пряча руки в карманах.
— Пиши, — сказал он.
— Да, как только приеду.
— Нет. Не мне. Пиши книги, а не письма. Пиши ради меня,
ради Пенелопы.
Хулиан кивнул и только сейчас ощутил, как же ему будет не
хватать друга.
— И не забывай о своих мечтах, — сказал
Микель. — Кто знает, когда они тебе пригодятся.
— Всегда, — прошептал Хулиан в ответ, но рев
паровоза заглушил слова.
— Пенелопа рассказала мне, что произошло в ту ночь,
когда мать застала их в моей комнате. Наутро сеньора позвала меня и спросила,
знаю ли что-то о Хулиане, а я ответила, что он хороший юноша, друг Хорхе… Она
приказала мне следить за тем, чтобы Пенелопа не выходила из комнаты до ее
разрешения. Дон Рикардо был в Мадриде по делам и вернулся только в пятницу,
сеньора тут же рассказала ему обо всем. Я видела, как дон Рикардо вскочил и
ударил ее так сильно, что она упала, потом заорал как сумасшедший, чтобы она
повторила, а сеньора просто умирала от ужаса. Никогда он таким не был, никогда.
В него словно вселились разом все демоны. Красный от гнева, он поднялся в
комнату Пенелопы и вытащил ее из постели за волосы, я пыталась его удержать, но
он меня отшвырнул. И в тот же вечер вызвал к Пенелопе семейного врача. Врач
осмотрел ее, о чем-то долго говорил с сеньором, и Пенелопу заперли на ключ.
Сеньора приказала мне собирать вещи.
Мне не позволили ни поговорить с Пенелопой, ни попрощаться.
Дон Рикардо пригрозил полицией, если я хоть раз заикнусь о случившемся, меня
вышвырнули из дома в ту же ночь, после восемнадцати лет верной службы, и даже
идти мне было некуда. Через два дня ко мне в пансион на улице Мунтанер пришел
Микель Молинер и объяснил, что Хулиан в Париже. От меня он хотел узнать, что
произошло с Пенелопой и почему ее не было на вокзале. Каждый день, неделями, я
приходила к дому, чтобы увидеться с Пенелопой, но меня даже и в ворота-то не
пускали. Я простаивала за углом дни напролет в надежде, что ее куда-нибудь
выведут, но нет. Из дома она не выходила. Сеньор Алдайя вызвал полицию, и с
помошью влиятельных друзей упрятал меня в сумасшедший дом в Орте. Сказал, что я
— какая-то помешанная, которая неизвестно почему преследует его семью. Там я
провела два года как зверь в клетке, а когда вышла на свободу, первым делом
прибежала на проспект Тибидабо к Пенелопе.
— Вам удалось увидеть ее? — спросил Фермин.
— В доме никого не было. Он был пуст, закрыт и
выставлен на продажу. Мне сказали, что Алдайя уехали в Аргентину, но все мои
письма по их новому адресу возвращались невскрытыми…
— Что стало с Пенелопой? Вам удалось узнать?
Хасинта отрицательно покачала головой:
— С тех пор я ее не видела.
Старушка зарыдала, а Фермин обнял ее и стал укачивать. Тело
Хасинты Коронадо высохло настолько, что она казалась девочкой, а он рядом с ней
— гигантом. У меня в голове кипели тысячи вопросов, но Фермин жестом дал
понять, что разговор окончен. Он оглядел еще раз грязную, холодную дыру, где
доживала свой век Хасинта Коронадо.
— Пойдемте, Даниель, нам пора. Ступайте, я за вами.
Я пошел вперед, а оглянувшись, увидел, как Фермин встал на
колени перед старушкой и поцеловал ее в лоб. Она ответила ему беззубой улыбкой.
— Скажите-ка, Хасинта, ведь вам нравится «Сугус»?
По дороге к выходу мы натолкнулись на настоящего агента
похоронной конторы с двумя помощниками, похожими на обезьян. У них был сосновый
гроб, веревка и стопка каких-то старых простыней. От процессии зловеще пахло
формалином и дешевым одеколоном, на их полупрозрачных лицах застыли утомленные
улыбки. Фермин молча указал им на келью с покойником и жестом благословил все трио,
они в ответ кивнули и уважительно перекрестились.
— Идите с миром, — пробормотал Фермин и потащил
меня к выходу, а монашка с масляным светильником в руке проводила нас мрачным
обвиняющим взглядом.
Когда мы вышли за ограду, темная грязная улица Монкада показалась
мне долиной славы и надежд. Шедший рядом Фермин облегченно глубоко вздохнул;
похоже, не только я был рад оставить позади это жуткое место. История Хасинты
встревожила нас гораздо больше, чем мы ожидали.
— Послушайте, Даниель, а что, если мы раздобудем
парочку ветчинных котлеток вон там, в «Шампаньет», и еще по стаканчику шипучего
вина, чтобы убрать изо рта дурной привкус?
— Я бы не отказался.
— Вы сегодня не встречаетесь с вашей красоткой?
— Завтра.
— Ну вы и плут. Решили потомить ее ожиданием, а? Как
быстро мы учимся жизни…
