Я помню ее сидящей спиной к двери, с опущенными руками и
поднятыми вверх ладонями. Помню ее высоко поднятое, призывное лицо в тот
момент, когда я ласкал ее шею кончиками пальцев. Помню, как она положила мои
руки себе на грудь, как дрожали ее взгляд и губы, когда я, обалдев от восторга,
теребил пальцами ее соски, как она соскользнула на пол, а я ласкал губами ее
живот и как ее белые бедра принимали меня.
— Ты раньше делал это, Даниель?
— Во сне.
— А серьезно?
— Нет. А ты?
— Нет. И с Кларой Барсело?
Я засмеялся, кажется, над самим собой:
— Что ты знаешь о Кларе Барсело?
— Ничего.
— А я еще меньше.
— Не верю.
Я наклонился к ней и посмотрел прямо в глаза:
— Я никогда и ни с кем этого раньше не делал.
Беа улыбнулась. Моя рука скользнула меж ее бедер, и я
потянулся к ее губам, готовый поверить, что каннибализм — высшая ступень
познания.
— Даниель! — позвала она еле слышно.
— Что?
Ответить она не успела. Внезапно сильное дуновение из-под
двери обдало нас холодом, и в то остановленное мгновение, прежде чем сквозняк
погасил свечи, в наших взглядах отразилось одно и то же: окутавшее нас
волшебство развеялось, как дым. Оба мы сразу поняли, что за дверью кто-то есть.
На лице Беа отразился ужас, а в следующее мгновение нас накрыла тьма. И
раздался удар. Мощный, словно дверь выламывали чем-то стальным с такой силой,
что она чуть не слетела с петель.
Беа в темноте подскочила, и я обхватил ее руками. Мы
отшатнулись к противоположной стене ванной комнаты, и как раз вовремя, потому
что, когда на дверь обрушился следующий удар, она распахнулась, с громким
треском врезавшись в стену. Беа вскрикнула и вжалась в меня. В тот миг я мог
видеть только синий туман, вползавший из коридора в ванную, и спиральные змейки
дыма погасших свечей. Дверной проем был похож на пасть тьмы, и мне показалось,
что на пороге стоит чей-то хищный силуэт.
Объятый ужасом, я выглянул в коридор, в глубине души надеясь
увидеть какого-нибудь бездомного бродягу, который забрался сюда в поисках
убежища в неспокойную ночь. Но в коридоре не было ни души, только из окон
тянуло туманом.
Дрожавшая в уголке Беа окликнула меня, и я сказал:
— Никого. Наверно, это ветер.
— Ветер не колотит кулаками в дверь, Даниель. Пошли
отсюда.
Я вернулся в комнату и собрал одежду.
— Держи, одевайся. Сейчас поглядим.
— Нет, лучше нам уйти.
— Да, только мне надо кое в чем убедиться.
Мы быстро на ощупь оделись, в воздухе повис пар от нашего
дыхания. Я поднял с пола свечу и снова зажег. По дому гулял холодный сквозняк,
будто кто-то открыл все двери и окна.
— Вот видишь? Это ветер.
Беа молча покачала головой, и мы вернулись в зал, защищая
ладонями язычок пламени. Беа следовала за мной по пятам, едва дыша.
— Что мы ищем, Даниель?
— Дай мне всего минуту.
— Нет, пойдем отсюда.
— Ладно.
Мы направились к выходу, и только тогда я заметил: дверь из
резного дерева в конце коридора, которую я тщетно пытался открыть несколько
часов назад, незаперта.
— Что происходит? — спросила Беа.
— Жди меня здесь.
— Даниель, ради бога…
Я двинулся по коридору, свеча дрожала под порывами холодного
ветра. Беа вздохнула и неохотно пошла следом. За дверью угадывались мраморные
ступеньки, ведущие во тьму. Я ступил на лестницу, а Беа, окаменевшая от ужаса,
держала свечу, стоя на пороге.
— Пожалуйста, Даниель, давай уйдем…
Ступенька за ступенькой я достиг подножия лестницы.
Призрачный свет сверху освещал прямоугольную комнату с голыми каменными
стенами, где всюду были распятия. Было так холодно, что перехватывало дыхание.
Передо мной находилась массивная мраморная плита, а на ней, близко друг от
друга, располагались два белых предмета похожей формы, но разного размера. Они
слегка поблескивали, и мне показалось, что это полированное дерево. Я сделал
еще шаг вперед, и только тогда до меня дошло. Эти предметы — белые гробы. Один
из них едва достигал трех пядей в длину. Я похолодел: то был гроб ребенка. Я
находился в усыпальнице.
Под действием какого-то порыва я приблизился к мраморной
плите на расстояние вытянутой руки и заметил, что на обоих гробах выбиты имена
и распятия, покрытые слоем пыли. Я медленно, как в трансе, дотронулся до
большого гроба и, не думая о том, что делаю, стер с крышки пыль. Надпись была
едва различима в слабом свете:
Пенелопа Алдайя
1902–1919
Я окаменел. Что-то или кто-то надвигался из темноты, я почувствовал
на коже поток ледяного воздуха и только тогда отступил.
— Вон отсюда! — прошелестел голос из тьмы.
Я сразу узнал его. Лаин Кубер. Голос дьявола.
Я бросился вверх по лестнице, схватил Беа за руку и потащил
к выходу. Свечку мы потеряли и неслись в потемках. Беа не понимала причины
столь поспешного бегства, она ничего не видела и не слышала, а я не тратил
времени на объяснения. Я ждал, что с минуты на минуту некто ужасный выпрыгнет
из темноты, преграждая нам путь, но в конце коридора уже спасительно
обозначился парадный вход, через щели в дверном проеме очерченный
прямоугольником уличного света.
— Закрыто, — прошептала Беа.
Я стал ощупывать карманы в поисках ключа, на миг обернулся и
ясно различил в глубине две блестящие точки, которые медленно надвигались из
тьмы. Глаза. Наконец, мои пальцы наткнулись на ключ, и я, не медля ни секунды,
распахнул дверь и вытолкнул Беа наружу. Она прочла на моем лице ужас и бежала,
не останавливаясь, через весь сад к воротам, пока мы оба не оказались на
проспекте Тибидабо, тяжело дыша и в холодном поту.
— Что произошло внизу, Даниель? Там кто-то был?
— Нет.
— Ты такой бледный.
— Я вообще всегда бледный. Ладно, пойдем.
— А ключ?
Я вспомнил, что оставил его в замке, но возвращаться за ним
у меня не было ни малейшего желания.
— Наверно, потерял у выхода. Поищем в следующий раз.
Мы быстро пошли вниз по улице, перебежали на другую сторону
и не замедляли шага, пока не оказались в сотне метров от дома, чьи очертания
едва угадывались в ночи. Моя рука все еще была в пыли, покрывавшей надгробие, и
я был благодарен темноте за то, что она скрыла слезы ужаса на моих щеках.
По улице Бальмес мы дошли до площади Нуньес-де-Арсе и
остановили одинокое такси. До самой Консехо-де-Сьенто мы не обмолвились ни
словом, Беа держала меня за руку и иногда бросала на меня непроницаемые,
неживые взгляды. Я хотел ее поцеловать, но она не разомкнула губ.
