Марк видит иное. По степи несется конный отряд: ржание, блеск оружия, ветер треплет плащи. Так выглядит коллант под шелухой. Марк никогда не видел этого воочию, но знает по скупым рассказам дяди. Вслед за отрядом, отставая на шаг, не больше, бежит голый, расписанный узорами тузик. Астланин смеется, его тело блестит от пота. Над ним, словно шарик на ниточке, парит солнце. Может быть так, думает Марк. Картина меняется, теперь астланин не бежит – один из всадников волочит его по земле, удерживая на аркане. Кожа в клочья, узоры в хлам. Кровавый след тянется за отрядом, жирно блестит, словно бренди в стакане военного трибуна. На другом конце следа, как на привязи, болтается темно-красное солнце. Оно пульсирует: сердце, вырванное из груди. Может быть и так, думает Марк. Однажды придется это выяснить. Однажды, когда мы будем готовы выяснять, но не сейчас.
– Налить тебе? – спрашивает военный трибун.
– Спасибо. Мне хватит.
* * *
– Наша дочь…
Спуск к реке безопасен. Даже для беременной, в особенности если ее поддерживает сильная рука мужа. Иногда, оставшись наедине с женой, Марк озирается тайком. Ему страстно хочется подловить, успеть, увидеть силуэт госпожи Зеро, отступающей в тень. В этом меньше безумия, чем кажется на первый взгляд. Обер-центурион Кнут знает в безумии толк, хоть кого спроси.
– Наша дочь, – Изэль теснее прижимается к Марку, так, словно упала зима, и срочно надо согреться. – Она родится помпилианкой? Помпилианкой, да?
Марк долго молчит, прежде чем ответить. Он не замечает, что перешел на астланский – язык, которым был задан вопрос. Он никогда этого не замечает.
– В смысле гражданства, – голос Марка тускл и невыразителен, как стертая монета. – В этом смысле, да. По паспорту она будет гражданкой Великой Помпилии, со всеми правами, обязанностями и ответственностью. Что же до свойств… Гражданство – да, расовый статус – нет. Энергетические качества родителей не передаются детям от смешанных браков. Наша дочь не сможет клеймить рабов.
– От смешанных браков, – повторяет Изэль. – Если от смешанных, тогда конечно.
Она улыбается. Изэль знает, кем родится ее дочь. Женщины в тягости улыбаются мягко, размыто, без желания понравиться, вглядываясь во влажную, пульсирующую темноту. Улыбка тает на губах госпожи Китлали-Тумидус и намерзает вновь, холодными скрепами льда. Изэль смотрит на восток, откуда утром взойдет солнце. Здесь тоже есть солнце – не для нее, так для ее дочери.
