Часов в двенадцать, в дверь застучали. Пришли Пашка с Серёгой. Всё с тем же спиртом, пахнущим резиной. Развели, выпили. Паштет лёг рядом с хозяином на кровать, а его друг — прямо на пол.
Ночью снились кошмары. Бомжи храпели.
— Пашка! Че, от тебя такая вонь?
— Дак ведь не моюсь! Поэтому, и несёт, бога мать!
— У тебя же, родители рядом живут? Почему туда не идёшь?
— А не нужен я им. Да и они не нужны. Одному-то спокойней. С другой стороны, даже нравится, такая вот, жизнь…
— О, господи!..
«До чего я дошел! Уже с бичами, бухаю и сплю! — думал про себя Михаил, отвернувшись от душного ханыги. — Нет, надо остановиться, пока не поздно! Ведь я музыкант, поэт, журналист, ученый, наконец! И так низко пал… Надо в корне менять свою жизнь!».
Утром, хозяин выгнал бомжей, с трудом, преодолевая тошноту.
4
Запой предотвратить удалось. Михаил даже сам себе удивился. Не стал пить, и всё! Есть, значит, у него сила воли. Болел целый день, до вечера, а потом, похмелье отступило. На душе стало легко, приподнято. Заработала мысль. «Ну, умер Борис Борисыч, так что, и себя сейчас хоронить, как ученого? Может, без лишних сантиментов, придти прямо Мяткину, в пединститут, и показать ему свои мысли? Зря, что ли, на машинке их изобразил, когда еще Борис Борисыч болел? Не всё там, конечно, гладко сформулировано, но главное-то, отображено…».
Профессора пришлось «ловить» несколько дней. Свободный, блин, график работы! Хотя, — глава научной школы и был деканом психологического факультета.
Наконец, удалось застать его, под вечер, в своём кабинете. Пришлось долго ждать, пока освободится. От нечего делать, Михаил рассматривал, отделанный под евро, коридор второго этажа с дверьми в аудитории. Здесь и располагался факультет. Вот, стенды с расписанием занятий, приказами деканата для студентов; пол застелен мягкой дорожкой; в конце коридора — портрет Берлина с указанием лет жизни и известной цитатой из основополагающего труда. Всё выглядит чисто, аккуратно, со вкусом, — одним словом, Храм науки… Но это лишь внешне. А внутри…
Из дверей кабинета профессора и декана, выглянул Мяткин, лысоватый, еще крепкий, пожилой мужик в бежевом свитере.
— Ну что у тебя? Заходи. Только побыстрее.
— Да вот, принёс кой-какие мысли, относительно Берлинского труда, — неожиданно, перетрусил Михаил. — Плод, так сказать, нашего с Борисом Борисовичем содружества…
В просторном кабинете, стояли роскошный диван и кресла, посредине — стол с мягкими стульями, вероятно, для заседаний кафедр. Мяткин уселся за своё рабочее место. Стал рассматривать рукопись.
— Ну, знаешь, ты и настрочил! У меня времени нет, чтобы разбирать всё это. Пединститут, скоро, выпускает Вестник с нашей психологической специализацией. Так вот, можешь ли, — из того, что принёс, — подготовить статью, листов на 10–15? Мы же не против, чтоб молодёжь выступала со страниц академического издания. Многим дорогу даём… Вот, и сделай. Но чтоб статья была со сносками, указанием литературы, и так далее. Ладно? — Мяткин, всем видом показал, что разговор закончен.
— Я только хотел, спросить об одной вещи, — заторопился Михаил. — Как в школе, сейчас трактуют однозначную разноуровневую связь?
— Какую, какую? Не слышал о такой!
— Ну, у Берлина, на странице 136, имплицитно о ней говорится…
— Так Берлин, когда написал свой труд? Десять лет уж прошло. Школа давно вперёд вырвалась. Сейчас работаем над концепцией активности индивидуальности, а ты о какой-то, разноуровневой однозначной, — правильно говорю? — связи толкуешь! — Мяткин, с пренебрежением, смотрел на Михаила.
— Так в этой связи, заключен ключ к адекватному пониманию теории!
— Давай, счас не будем разводить дискуссию. Приноси статью, — наши доктора, из редколлегии, посмотрят и решат: печатать её или нет. До свиданья! — Мяткин выставил «недоумка» за дверь.
«Вот так-так! — приходил в себя Михаил. — Он даже понятия не имеет о разноуровневом конституциональном типе, который и отражает математическая связь! А ведь, член-корреспондент академии наук! И такое непроходимое невежество! Что тогда говорить, обо всех этих горе-ученых, работающих под его руководством? Нужно срочно сделать сообщение, показать подлинное положение дел в теории. Раскрыть дурням глаза и обелить имя Берлина, которое уже успели вымарать…».
И Михаил засел за работу, понимая, что ему предоставлена возможность, не только проявить себя, но и «вывести целую научную школу из теоретического тупика», утвердить «истинность Берлинских теоретических положений». А это означает, «переворот во всей системе научного знания о человеке»!..
5
— Работу нашел! Берут меня. Частная фирма «Метиз». Андрюха Лосев подсказал туда обратиться. Ложементы для носилок делать будем. Зарплата каждую неделю, как в Америке. Питание прямо там, ну, бесплатно… — Михаил, хлебая неизменный материнский суп, возбуждённо рассказывал о своих успехах родителям.
— Ну, и, слава Богу! Сейчас не так-то просто устроиться! Пить не будешь, никто не погонит… Пусть простым рабочим. Главное деньги хорошие и вовремя! — радовалась мать. Игнатий Иванович же, предпочитал отмалчиваться. Работал, понимаешь, в газете, а стал простым подручным в каком-то автомобильном цеху!..
Смена начиналась в восемь утра. В темноте, Михаил шел вдоль заводских строений к старому, с облупленным кирпичом, цеху. Переоделся на втором этаже, в раздевалке, и спустился вниз, где мужики покрывали особым раствором кузова легковых машин. У его бригады, состоящей из четырех человек, были другие задачи. На станке разогревалась плотная полиэстироловая ткань, которую потом, когда еще не остыла, использовали для накладки ложа носилок, заказываемых, для самых различных нужд, одной организацией.
Михаил, естественно, плохо разбирался в технологии изготовления сего продукта, и навыков, необходимых для элементарных рабочих операций, у него не было. Приходилось всему учиться, как говорится, с нуля. Мужики из бригады, особенно «главный» — Евгений, удивлялись его «тупости», но виду не подавали. Потихоньку натаскивали, давая простейшие задания, не требующие рабочей смекалки. Вообще же, они сразу заметили, что Михаил не их круга человек, даже говорящий, как-то «заумно».
— Никола, а для чего эта дырка?
— Не дырка, а отверстие! — Николай, голубоглазый 30-летний мужик с испачканными маслом, руками и робе, поправил «чудака». — Знаешь, заметил я, торопишься ты работать, суетишься. А тут, нужно делать не спеша, вдумчиво, с расстановкой…
— Зарплата, значит, сегодня?
— После смены, всегда дают. Отметим, как надо! Тебе, наверное, мало заплатят, как начинающему.
— Но я ведь, как все, по восемь часов пашу!
— Так дело-то, не в количестве, а качестве труда. Приноровишься, больше будешь иметь…
