Он не знал, сколько пролежал так, вылизывая снег, но в себя его привел какой-то шум. Ага, снова лошади. Он поднялся, мокрый и дрожащий, хотя и не от холода, вовсе не от холода. Его разум как будто рассыпался на множество частей, он не мог привести рассудок в порядок, как если бы его обычная способность мыслить находилась рядом, но была недоступна ему, бесполезна, как книга бесполезна для слепого. Он поднял канделябр. Горела только одна свеча, и от нее он зажег остальные три, после чего вошел в очередную открытую дверь, в большое здание справа. Это оказалась трапезная — просторный обеденный зал монастыря, где скамьи были сдвинуты к одной стене, а рядом с ними валялся перевернутый длинный стол. Жеан помотал головой, пытаясь прийти в себя, помолился, прося наставления и вразумления, и постепенно в мозгу прояснилось. Здесь стояли лошади, шесть лошадей. На этот раз он заметил, что, хотя все животные были отличными скаковыми лошадьми, седла, сложенные в углу комнаты, оказались вьючными. Более того, среди них лежали два прекрасных франкских седла для верховой езды, тоже переделанные для того, чтобы вешать по бокам большие корзины. Жеан до своей слепоты успел повидать достаточно лошадей, чтобы ясно понимать — такие замечательные животные, как эти, не должны носить грузы. За одного такого скакуна можно получить пять вьючных животных. Еще он знал, что северяне — скверные наездники и ничего не понимают в лошадях.
Он вышел из трапезной, вернулся в дормиторий. «Теплый дом» в нижнем этаже был отличный, с проложенной под полом римской системой трубопроводов, и отдушины для горячего воздуха находились прямо у него под ногами. Жеан наклонился. Кто-то засыпал их землей. Он открыл дверь и вошел.
Жеан отшатнулся и невольно вскрикнул. В небольшой комнате размером десять на десять шагов, сгрудившись у остывшего очага, сидели мертвые норманны, человек сорок или пятьдесят. Воздух был мутным от дыма погасшего огня, однако в сиянии свечей Жеан все равно сумел рассмотреть тела во мгле. Они сидели, привалившись друг к другу или к стенам, вокруг были разбросаны дорогие блюда и подсвечники; один викинг, настоящий великан с тремя шрамами на лысой голове, восседал на великолепном стуле из золота и эмали — на реликварии святого Маврикия, в котором хранились мощи святого. Никто здесь не шевелился, и Жеан понимал, что выживших среди норманнов нет.
«Праздничную трапезу прервал ангел смерти», — решил Жеан. Сердце учащенно забилось. Он обливался потом, несмотря на холод, слюна выделялась так обильно, что уже стекала по подбородку. Может, на него напала та же болезнь, которая поразила викингов? Он так голоден! Викинги явно заглянули на кухню, прежде чем уйти, у них в руках и на коленях были недоеденные куски хлеба, сыр, жареная птица, какая-то еда валялась и на полу. Только эта еда не вызывала у Жеана аппетита. Должно быть, он заболел. Умирать с голоду и при этом испытывать отвращение к пище — явный признак какого-то расстройства, недуга.
Он поднял подсвечник и вошел в комнату, чтобы внимательнее рассмотреть одного мертвого воина: юношу лет пятнадцати, светловолосого, безбородого. У него изо рта пахло дегтем, на губах застыла черная пена. Так же выглядел и его сосед, и сосед соседа. На коленях у великана с тремя шрамами стоял большой черпак с монастырским пивом, которое он так и не выпил. У него за спиной виднелся бочонок с проделанной наверху дырой. Жеан понюхал пиво. От него тоже попахивало дегтем. Яд. Но почему в комнате так дымно? Жеан поглядел на пол. Кто-то пробил в полу отверстие, и дым отопительной системы поступал напрямую сюда. Кто-то умышленно убил этих людей самым изощренным способом.
Жеану вдруг стало очень холодно. Он взял у одного из викингов плащ и, немного подумав, позаимствовал у великана со шрамами меч в ножнах и на перевязи — отличный франкский клинок. Народ торговал с захватчиками, какими бы карами ни грозили правители.
Прежде чем уйти, он положил руку на ковчег, встроенный в сидение золотого стула, — именно здесь хранились мощи святого Маврикия. Рассудок Жеана прояснялся лишь на какие-то мгновения, и он воспользовался одним таким мигом, чтобы обратиться к Богу.
— Дай мне силы, — проговорил он. — Объяви свою волю. Сделай меня своей правой рукой, Господи, чтобы я служил Тебе.
Однако это никак не помогло. Жеан не мог избавиться от тумана в голове, не мог понять, как быть дальше. Рассудок его покидал. Он мог думать только о своем голоде. По сравнению с его голодом даже вопрос о судьбе монахов уходил на задний план. Однако чего же он хочет?
Он вернулся в «теплый дом» и прошел через него в лазарет. Может, там отыщется какое-нибудь снадобье или слабительное, которое избавит его от тумана в голове? Он открыл дверь и заглянул внутрь. В помещении стоял металлический запах рубленого мяса. В кроватях лежало человек пять монахов, их выбритые макушки заблестели в пламени свечей, словно диковинные розовые цветы. Жеан ощутил, как в нем поднялась волна облегчения, но в следующий миг он понял, что чего-то не хватает. Не было слышно ни дыхания, ни храпа. Только стук собственного сердца отдавался в ушах. И только теперь он как следует рассмотрел то, что было перед ним. Два ближайших к нему монаха лежали в обычных позах, зато остальные свешивались с кроватей, изогнувшись под неестественными углами. Их тела были изрублены мечами.
Жеан отчаянно нуждался в помощи, однако ему некуда было за ней пойти. Необходимо послать гонца в ближайший монастырь. Который из них ближайший?
Он прошел в конец лазарета. Неужели никто не выжил? И тут он увидел его. В отблесках пламени свечей вырисовывался силуэт человека, который смотрел на него. Жеан вздрогнул. Человек неподвижно стоял в дальнем конце помещения, смотрел на него, однако ничего не говорил.
— Что здесь произошло, брат? — спросил Жеан.
Монах ничего не ответил. Жеан сделал еще шаг.
— Брат?..
Подойдя ближе, Жеан понял, что с монахом что-то не так. Стоял он как-то неправильно. Как будто подавшись вперед всем телом, словно перегнулся через стол. Жеан сделал еще несколько шагов в темноту и поравнялся с монахом. Да, это монах, он видел по тонзуре, однако внимание исповедника привлекло кое-что иное.
У него на шее была затянута петля, и веревка тянулась к потолочной балке. Жеан протянул руку и тронул щеку монаха. Он был холоден, словно рыба на разделочной доске. Похоже, нет смысла перерезать веревку. Жеан взглянул на узел, которым была стянута петля. Очень странный узел: тройной, из входящих друг в друга треугольников. Жеан сглотнул комок в горле. Он не сомневался, что раньше уже где-то видел такой узел. Жеан выхватил меч и коснулся своей одежды. Туника спереди была мокрой, и у него изо рта тянулась тонкая нитка слюны.
Сколько монахов было в Сен-Морисе? Пять мертвецов только в лазарете. Но должно было остаться не меньше пятидесяти, даже шестидесяти человек. Что же с ними случилось? Где служки, ученые, послушники? Жеану оставалось только надеяться, что они, по милости Божьей, отправились на зиму куда-то в долину или же просто ушли по неизвестной причине.
Однако его неудержимо влекло к покойникам. Рот был полон слюны. Жеан помотал головой, охваченный ужасом, не в силах признать, какие мысли одолевают его. Надо немедленно покинуть лазарет. Жеан побрел к двери, выронив на ходу канделябр.
