Всю волю Нила внезапно парализовала неведомая сила. Он кивнул.
Они молча пошли в сторону пустыря. Сегодня Артемида решила обойтись без пробежки, но шла так быстро, что Нил едва за ней поспевал. Он обратил внимание, что, проходя мимо каждой встречной собаки, Артемида смотрела на нее с надеждой неизвестно на что, но затем неизменно отворачивалась и продолжала путь — еще быстрее, чем до этого.
— Вы потеряли собаку? — спросил он.
— Они умерли, — ответила Артемида.
Из-за холодов в парке Палемент-хилл было немного народу — лишь несколько человек запускали больших бумажных змеев сложной конструкции, на которые попеременно лаяла маленькая собачонка. Артемида мельком взглянула на собаку — как показалось Нилу, с жалостью. Она выбрала скамью, откуда можно было наблюдать как за парком, так и за дорожкой, ведущей с улицы.
— Никогда не знаешь, кто может за тобой следить, — сказала она.
Нил молча присел рядом с ней. Огромный Лондон, словно свернутый в этом месте до размеров миниатюры, наполнил его сердце такой невыносимой грустью, что ему опять захотелось плакать. Ну зачем ему жить в этом городе без Элис? Без нее его больше не интересовали все эти улицы и здания. Быть может, ему переехать в другое место, начать жизнь заново? Заново… Эта мысль не принесла ему никакой радости. Он поплотнее укутался в пальто — было довольно холодно.
— Здесь мы сможем поговорить почти свободно, — заявила Артемида. — Деревья нас не выдадут — они на нашей стороне.
— Деревья?
— За последние годы Аполлон не раз позволял себе ужасные вольности по отношению к ним.
— Охотно верю, — сказал Нил.
— Ты его знаешь?
— Мы встречались.
— И ты все еще жив? — покачала головой Артемида. — Ты крепкий орешек!
— Послушайте, у меня к вам вопрос, — проговорил Нил, доставая из кармана газету.
— Действительно, давай перейдем к делу, — согласилась Артемида. — Нил, ответь мне: ты когда-нибудь совершал поступок, который можно назвать героическим?
— Что-что? — переспросил Нил.
— Пожалуйста, ответь! Для меня это очень важно.
— Но я думал, что мы пришли сюда, чтобы поговорить об Элис!
— А мы что делаем?
— Не вижу связи, — признался Нил.
— Зато я вижу, — ответила Артемида.
Нил вздохнул:
— Если честно, однажды я и впрямь попытался совершить что-то героическое, и вы правы, это было связано с Элис. Она обратилась ко мне за помощью, и я не мог отказать ей. А теперь она мертва. Тогда у меня все получилось, но кроме этого случая я за всю свою жизнь не сделал ничего такого, что пусть даже с натяжкой можно было бы назвать героическим поступком. Когда ты инженер, от тебя этого и не требуется. Я всегда стараюсь сделать здания, которые проектирую, как можно более безопасными, и думаю, найдутся люди, которые могли бы назвать это геройством — в самом широком смысле этого слова. Я несколько раз сдавал кровь. Мне говорили, что это мужественный поступок, но я так не думаю — тем более что потом тебе дают чай с печеньем. Если же вы хотите узнать, из тех ли я, кто готов рискнуть жизнью, чтобы спасти незнакомого человека из пылающего дома… Даже не знаю. Хотелось бы думать, что из тех, но я в этом не уверен. Думаю, наверняка это можно сказать, лишь побывав в подобной ситуации.
Ниже того места, где они сидели, на поросшем травой покатом склоне какой-то малыш убежал от мамы, но споткнулся, упал и громко заревел. Мать взяла его на руки и прижала к себе, а он все надрывался.
«Элис была бы хорошей матерью», — подумал Нил.
— Как ты думаешь, Элис ты казался героем? — спросила Артемида.
— А почему вы спрашиваете?
— Знаешь, ведь это я наняла ее. Мне она нравилась. Она была намного крепче, чем казалось со стороны.
Нил искоса посмотрел на собеседницу. Та глядела прямо перед собой, на открывающийся вид, и на ее лице было какое-то малопонятное выражение. Нил вдруг осознал, что эта женщина очень красива. Похоже, она принадлежала к числу тех людей, которые не хотят, чтобы их красоту замечали окружающие. Элис была такой же.
— Мне она тоже очень нравилась, — сказал он. — Больше, чем она думала.
— Ты любил ее? — спросила Артемида.
— Да.
— Вот и хорошо — это нам поможет.
— Что значит «поможет»? — поинтересовался Нил. — Пока что это никак не помогало.
— Ты не можешь смириться с ее потерей?
— Не могу.
— Как ты думаешь, ты мог бы заменить ее кем-то другим?
— Вы задаете такие личные вопросы!
— Мог бы или нет?
Нил отвел взгляд.
— Знаете, — проговорил он, — эта мысль пугает меня больше всегда.
— Почему же?
— Потому что чувства к ней — это все, что у меня осталось, — сказал Нил, глядя себе на руки. — И я не понимаю, как к этому относиться. Все эти дни я чувствую потрясение, злость, опустошение, но не знаю, как это все воспринимать. Я не хотел, чтобы это все случилось, а оно случилось — сам не знаю, по какой причине.
— Иногда причина существует, просто ты ее не знаешь, — заметила Артемида.
Нил покачал головой:
— Не верю я во всю эту ерунду! Я здесь, а ее больше нет. И мне некуда двигаться дальше. Если я встречу кого-то еще, что тогда останется? Если моя боль уйдет, будет ли это означать, что я никогда ее не любил? Как я могу смириться с ее смертью? Не могу и не хочу! Но что еще мне остается делать?
Некоторое время они сидели молча. Нил обратил внимание, что от холода из его рта шел пар, а изо рта Артемиды нет. Где-то далеко едва слышно пела неведомая пташка.
— Я никогда не занималась сексом, — сказала вдруг Артемида.
— Что-что? — пробормотал Нил, надеясь, что эта странная женщина не предложит ему лечь с ней в постель.
— Я никогда не занималась сексом, — повторила Артемида. — И никогда не хотела, — она говорила, не глядя на Нила. — Ни с мужчиной, ни с женщиной, ни с животными — хотя мои родственники вечно шутят на эту тему. И никогда не буду — сама мысль о сексе вызывает у меня отвращение. Но мои родные считают, что это свидетельствует об отсутствии у меня чувств. Они думают, что мне нет дела до окружающих, что я ничего не знаю о любви — и все это лишь потому, что я не… — Она содрогнулась. — Но знаешь, что я тебе скажу? — повернулась она к Нилу. — Я очень любила своих собак. Надо мной все насмехаются, но это правда. То время, которое я провела в их компании, охотясь или гуляя с ними, было самым счастливым в моей жизни. Они всего лишь животные, но понимали меня намного лучше, чем кто-либо в моей семье. Нас многое объединяло, мы с ними были единым целым. А потом меня заставили их убить.
