Как Ортенберг с Мерецковым ездили на войну
Вот как звучат первые строки книги воспоминаний редактора «Красной звезды» Д. Ортенберга:
«Иногда меня спрашивают:
– Ты на войну когда ушел?
– Двадцать первого июня.
– ?!
Да, это было так…» («Июнь – декабрь сорок первого», с. 5).
На самом деле «это было» совсем не так: Ортенберг на войну не уходил, а разил фашистов пером – из сытого московского далека. Тем не менее, как и воспоминания его «боевого» товарища – К. Симонова, дневниковые записи Ортенберга, посвященные июню 1941 года, представляют определенный интерес. Так, утром 21 июня ответственного работника наркомата Госконтроля (контора небезызвестного Мехлиса) «…вызвали в наркомат Обороны и сказали, что группа работников наркомата во главе с маршалом С.К. Тимошенко выезжает в Минск. Предупредили, что и я поеду с ней. Предложили отправиться домой, переодеться в военную форму и явиться в наркомат» (там же). Тут я прерву изложение товарища Ортенберга, чтобы подчеркнуть: не на того человека он тогда работал «начальником штаба» (по его собственному выражению), чтобы его вот так, запросто, вдруг вызвали в чужой наркомат и «предложили» отправиться домой (!) за военной формой. То есть, конечно, военные сборы в Кубинке Ортенберг незадолго до этого прошел и звание военинтенданта получил (как Симонов и десятки других мастеров пера), но входил-то он в свиту не наркома обороны Тимошенко, а другого достойного члена «ордена меченосцев» – доверенного сталинского палача Мехлиса. И если бы заместителю этого нового Малюты Скуратова попробовал давать приказы кто-то помимо него и самого «магистра» – товарища Сталина, то у зарвавшегося «партайгеноссе» несомненно возникли бы большие проблемы. Можно смело предположить, что Д. Ортенберг не удивился субботнему вызову к военным лишь по одной причине: он был заранее согласован со многими инстанциями и являлся крохотной частичкой какого-то большого советского плана. Спустя несколько месяцев после написания этих строк я узнал о еще одном удивительном «совпадении». Дело в том, что и сам могущественный шеф Ортенберга – Лев Мехлис – тоже подался «под знамена» прямо накануне войны. В тот же день – 21 июня 1941 года – Сталин назначил его начальником Политупра Красной Армии! Получается, что и он в один момент превратился в формального подчиненного наркома обороны Тимошенко. Не думаю, впрочем, что военные питали какие-либо иллюзии по поводу действительного статуса доверенного сталинского порученца, которого приставили к ним не в подчинение, а для надзора и понукания. Но вернемся к воспоминаниям Ортенберга…
«Через час, а может быть, и меньше, оказываюсь в приемной наркома обороны (то, что он явился именно в эту приемную, говорит о высоком номенклатурном статусе Ортенберга. – Прим. авт.). Там полным-полно военного народа. С папками, картами, заметно возбужденные. Говорят шопотом. Тимошенко уехал в Кремль. Зачем – не знаю. Ничего, кроме тревоги, мне не удается прочитать на его лице» (там же). Как расценить прочтенное? Может, получив неопровержимые свидетельства о предстоящей агрессии Германии, высшее политическое и военное руководство страны наконец привело в действие соответствующие тайные планы? В конце концов таковые обязательно существуют – на всякий случай – в любом царстве-государстве. И вот – пошли звонки… Абсолютно логично было бы предположить, что одних доверенных борзописцев решили тут же – не дожидаясь нападения – усадить писать антифашистские стихи. А других – еще более доверенных и проверенных – придать в персональные идеологические помощники наркому обороны и отправить обоих на заранее созданный Западный фронт – встречать супостата. Но не тут-то было!
«Около пяти часов утра, – пишет Ортенберг, – нарком вернулся из Кремля. Позвали меня:
– Немцы начали войну. Наша поездка в Минск отменяется. А вы поезжайте в «Красную звезду» и выпускайте газету…» (там же, с. 6). Вот-те на: «Иди отсюда, газету выпускай…» Оказывается, что вся суета утром 21 июня в приемной министра обороны оказалась «пшиком»! Ортенбергу не понадобилась военная форма – по крайней мере не в этот день. Выходит, как только страшный враг вторгся на территорию СССР, надобность для наркома обороны и его идеологического помощника Ортенберга ехать в Минск и встречать фашистских гадов грудью на святой белорусской земле тут же отпала… Но самое интересное заключается не в этом: еще до начала войны страсть к внезапным поездкам в направлении западной границы одолела не только Ортенберга и наркома обороны Тимошенко.
Несостоявшийся «освободитель» милитаристской Финляндии К.А. Мерецков накануне войны являлся заместителем вышеупомянутого маршала Тимошенко. Еще весной 1941 года он смог убедиться в том, что на западных границах страны, оборонять которую ему поручили, не все ладно. Вот что он пишет: «Весной 1941 года я был на учениях в Ленинградском военном округе, которым командовал генерал-лейтенант М.М. Попов. Поездку в ЛВО я считаю успешной. Командный состав поставленные задачи решал правильно. Войска готовились (к чему?! – Прим. авт.) хорошо. Затем отправился в Киевский Особый военный округ. В конце мая начальник оперативного отдела штаба округа И.Х. Баграмян доложил мне обстановку. Дело приближалось к войне. Немецкие войска сосредоточивались у нашей границы. Баграмян назвал весьма тревожную цифру, постоянно возраставшую. Прежде чем доложить в Москву, я решил еще раз все перепроверить. Поехал во Львов, побывал а армиях округа. Командармы в один голос говорили то же самое (!). Тогда я лично провел длительное наблюдение с передовых приграничных постов и убедился, что германские офицеры вели себя чрезвычайно активно… из Киева я отправился в Одессу, где встретился с начальником штаба округа генерал-майором М.В. Захаровым. Выслушав его подробный доклад, из которого явствовало, что и здесь, на границе, наблюдается тревожная картина, я вместе с ним поехал к румынскому кордону. Смотрим мы на ту сторону, а оттуда на нас смотрит группа военных. Оказалось, что это были немецкие офицеры» («На службе народу», с. 198). Надо же: «Привет, коллеги!»
В Одесском округе по указанию замнаркома Мерецкова «было проведено учение механизированного корпуса. Корпус был введен в порядке тренировки в пограничный район, да там и оставлен» (там же, с. 200). По-видимому, речь идет о «введении» 2-го мехкорпуса под командованием генерал-лейтенанта Новосельского Ю.В., который до недавнего времени находился в подчинении Генштаба, а перед началом войны был включен в состав явно ударной по своему составу 9-й армии. Действительно, зачем гонять танки туда-обратно, бензин да солярку жечь, моторесурс расходовать! Пусть там – возле границы – и остаются! Туда же – к границе – «во время учения» выводится и 48-й стрелковый корпус под командой давнего знакомца Мерецкова – Р.Я. Малиновского. Разумеется, и этот корпус остался в пограничном районе. Пехоте туда-сюда мотаться еще труднее: ноги-то не казенные! В ходе «учений» посланец наркомата обороны «с радостью увидел, что дальновидный начальник уже приготовил корпусной командный пункт». Какое-то, значит, революционное чутье подсказало будущему маршалу Малиновскому, куда его соединение будет выдвигаться в ближайшем будущем: тоже, наверное, на рекогносцировки ездил – как его коллеги из Киевского военного округа… Из этой длинной цитаты следует, что как минимум заместитель народного комиссара обороны СССР, инспектировавший готовность Вооруженных Сил к выполнению какой-то большой задачи партии и правительства, смог лично убедиться в неминуемости приближающейся войны. Причем, как стало ясно, приближалась она с не той стороны, откуда ее планировали начать советские военные. В этом Мерецков смог убедиться на всех будущих фронтах – от границы с Финляндией до границы с Румынией. Как следует из его слов, после подтверждения правильности информации говорящих одно и то же генералов в округах, он еще в конце мая доложил об этом своему прямому начальнику – товарищу Тимошенко. Так что и для наркома обороны никакой «внезапности» в нападении Вермахта, по идее, быть просто не могло. Мало того, вместе с С.К. Тимошенко он за неделю до начала войны побывал и на приеме у И.В. Сталина. «Оба они, – подчеркивает Мерецков, – отнеслись к докладу очень внимательно» и даже приказали «дополнительно проверить состояние авиации, а если удастся (?!) – провести боевую тревогу» (там же).
