На улице Джулс побежал. Он отталкивался ногами от тротуара, проклиная тело за неспособность двигаться еще быстрее. Тяжелый летний воздух вдыхался с трудом. Будь сердце Джулса двигателем, оно издавало бы отчаянный рев. Худой волк мог бежать проворнее, думал Джулс. Гепард тоже. После секундного раздумья он решил, что перевоплощаться не стоит. Придется тратить время на то, чтобы стянуть одежду, а до дома Морин оставалось всего два квартала.
Тут Джулсу в голову пришла мысль, от которой буря паники, грозившей ему сердечным приступом, немного поутихла. Ведь все его страхи могли быть надуманными. Док Ландрю не значил для Мэлиса ровным счетом ничего. Единственное, чем славный доктор служил ему, это инструментом для забивки гвоздей Джулсу под ногти. Убить дока было для Мэлиса не сложнее, чем выплюнуть жвачку.
Но Морин… Морин — это совсем другое дело. В среде вампиров, в которой вырос Джулс, родителя по крови ценили и любили не меньше, чем родных мать и отца. Конечно, Мэлис пытался разрушить немало правил — особенно тех, что касались пакта взаимного ненападения, который многие века поддерживал мир и порядок в сообществе вампиров. И все же Морин… Она ведь говорила, что когда-то Мэлис ее любил. Разве эта проклятая междоусобица не была хотя бы отчасти вызвана ревностью? Если раньше мысль о любовной связи Морин с Мэлисом причиняла Джулсу неимоверную боль, то теперь он хватался за нее как за спасательный круг во время шторма.
Наконец он оказался у крыльца Морин. Входная дверь была заперта. Хороший знак. Если бы Мэлис со своей бандой побывал здесь, они не стали бы возиться с замком. Смертельное напряжение слегка отпустило Джулса, и он стал лихорадочно рыться в карманах, чтобы отыскать ключи. Однако, отпирая замок, не мог не подумать: «А что, если Мэлис просто не хотел, чтобы в дом вошел кто-нибудь посторонний? Что, если он хотел, чтобы внутрь мог попасть только тот, у кого есть ключ? А у кого есть ключ, кроме самой Морин и меня?»
С отчаянно бьющимся сердцем Джулс открыл дверь. Свет в доме не горел. Единственное, что нарушало мертвую тишину, это мерный, однообразный гул. Через секунду Джулс сообразил, что в гостиной работают потолочные вентиляторы, включенные на полную мощность. Как и большинство вампиров, Морин обожала тепло. Она не оставила бы вентиляторы включенными, если бы сама не наслаждалась их работой. Однако темнота в доме говорила об обратном.
— Морин?
Никто не ответил. Джулс ступил в черную как смоль прихожую. Вытянул перед собой руки и, пытаясь нащупать выключатель, двинулся вдоль стены. Внезапно по лицу его ударило что-то твердое и плоское. Джулс слепо и ожесточенно замахал кулаками. По его левому предплечью опять кто-то ударил. Противник Джулса оказался на удивление легким и от прикосновения будто клацнул, а через секунду опять стукнул толстяка по лицу. Джулс оттолкнул его второй раз. На третий раз вампир успел пригнуться и уклонился от удара. Его пальцы нащупали выключатель, и в прихожей загорелся свет.
Неприятелем Джулса оказался черный прямоугольный предмет размером с книгу, который свисал на веревке с потолочной лампы. Джулс ухватился за веревку, чтобы странный предмет не раскачивался. Это была видеокассета. Приклеенная к ней записка крупными черными буквами требовала «СМОТРИ МЕНЯ, А НЕ ЕШЬ».
Джулс сдернул кассету с веревки, скомкал записку и, готовя себя к самому худшему, направился в гостиную. Тяжелые красные портьеры на окнах гостиной колыхались. Мощные потолочные вентиляторы боролись с ветром, который задувал с улицы. Морин никогда не оставляла окна открытыми. Она ненавидела пьяный гомон бродивших по улице туристов, а закрытые окна и толстые стены ее двухсотлетнего дома не пропускали никаких звуков. Однако сейчас портьеры свободно вздымались ветром. И не только в гостиной — во всех комнатах, куда успел заглянуть Джулс, окна были распахнуты.
— Морин!
Он знал, что звать не имеет смысла. Знал, но все равно повторил зов еще дважды, будто звук ее имени мог, как заклинание, отогнать злых духов. Или повернуть вспять время.
Он включил еще несколько ламп. Мебель в гостиной и столовой покрывал толстый слой белесой пыли. Пыль лежала везде — на столах, креслах, красных бархатных диванах викторианской эпохи, на книге о «фигуристой девчонке» Джейн Рассел,
[32]
которую Морин читала в тот последний раз, когда Джулс у нее ночевал. Никогда прежде он не видел в этом доме пыль. Морин любила идеальный порядок (еще одна причина, по которой они никак не могли ужиться вместе). Джулс провел пальцем по пыльной поверхности обеденного стола и почувствовал, что ему становится дурно.
Вялый и опустошенный, он поплелся обратно в гостиную и вставил кассету в видеомагнитофон. Пока экран не загорелся, Джулс осторожно смахнул пыль с одной из диванных подушек и сел. Он не стал проверять, перемотана ли кассета на начало. Знал, она перемотана.
То, что появилось на экране, поначалу напомнило цветной римейк старого черно-белого фильма Клода Рейнса «Человек-невидимка». Пустой костюм — черный пиджак с брюками, белая рубашка и узкий черный галстук — разгуливал вокруг чего-то, похожего на красно-серую мумию. Мотки серой изоленты почти полностью скрывали пунцовое атласное платье огромного размера и такие же огромные ажурные чулки, привязанные к стулу с высокой спинкой. В отличие от мужского костюма у платья имелось своего рода «лицо». В нескольких сантиметрах над его воротником парил овал из слоя пудры телесного цвета. Дополняли картину губы, нарисованные огненно-красной помадой, черная подводка вокруг пустых глазниц и длинные накладные ресницы, которые трепетали быстро и нервно, как крылья стрекозы.
Джулс узнал комнату, в которой происходило действие. Это была кухня Морин. Та самая кухня, что сейчас находилась от него в каких-то десяти метрах. Красное платье всхлипнуло. Джулс понимал, что всхлипнула сама Морин, но думать, будто это всего-навсего платье, было легче.
Черный костюм хлопнул в невидимые ладоши.
— Добро пожаловать в Театр ужасов, детки, — сказал он насмешливым голосом Мэлиса. — Сегодняшнее представление называется «Поганая шлюха платит по счетам». Спонсорами выступили ребята из компании по производству холодных напитков, которые делают черных парней стерильными.
[33]
— Мэлис, пожалуйста, — заговорила Морин сдавленным от слез голосом. — Пожалуйста, отпусти меня. Ты ведь сказал, что хочешь просто поговорить. Что это за безумие происходит? Я ничего плохого не делала, милый. Я клянусь. Я не говорила ничего, что могло бы тебе навредить. Развяжи меня. Ты ведь обещал рассказать, что случилось с Джулсом. Велел прийти так, чтобы никто об этом не знал. Я сделала все, как ты просил…
— Лживая сука! — Черный костюм ударил овал из телесной пудры наотмашь и размазал ярко-красную помаду. — Не можешь сказать двух предложений подряд без того, чтобы не упомянуть его имя! Сука! Кто еще, мать твою, мог сказать толстяку и его дружку-педику, где моя сестра живет, а? Кто им вообще сказал, что у меня есть сестра?
