Она достаточно хорошо его знала, чтобы не спрашивать, в чем дело, но в одурманенном сне, когда свет ее глаз тускнел до удовлетворенного блеска, просто говорила:
— Я тебя люблю.
— Я тоже тебя люблю, — сказал он. — У тебя в глазах светлячки.
Она рассмеялась, но он говорил всерьез: целые города, целые миры пульсировали в этих глазах, намекая на бытие за гранью земного.
Что-то в ее взгляде напомнило ему женщину без рук, и он отвернулся к окну, которое, хоть и было закрыто, пропускало настойчивый стук дождя. Бабушкино наследство все еще лежало в тени на каминной полке.
На следующий день, сидя в комнате Самуэля Хоэгботтона, проверяя накладные на экспортированные на прошлой неделе товары (сафнатские карнавальные маски, редкая никейская мебель угорьного дерева, ожерелья, изготовленные очередным туземным племенем, обнаруженным в сердце великих южных тропических лесов, — все предназначено для отсылки в Морроу), он заметил нечто странное. Резко втянул в себя воздух. Отодвинул стул и встал.
Под прямым углом к прикрывавшему клетку зеленому чехлу вырос хрупкий молочно-белый гриб на длинной ножке, у пластинок под шляпкой был красноватый оттенок. Гриб был идентичен тем, которые появились в особняке Дэффеда. Хоэгботтон поискал глазами какое-нибудь орудие, его взгляд остановился на клетке. Ничего, кроме бутылки портвейна. Позади клетки поселившиеся в трещинах зеркала микофиты как будто потемнели и утолщились. Вопреки разумению он решил вынести клетку из комнаты. Ведь это здесь вырос гриб. Взяв со стола салфетку, он обмотал ею ручку и вынес клетку из столовой в контору.
Хоэгботтон поискал глазами Бристлвинга. Его помощник стоял в дальнем углу, где помогал престарелому джентльмену выбрать стул. Хоэгботтон едва-едва видел затылок Бристлвинга, который кивал в ответ на какие-то слова возможного покупателя, почти скрытого за штабелем школьных парт.
Медленно, точно гриб наблюдал за ним, Хоэгботтон положил руку на верхний ящик письменного стола, потянул на себя и достал серебряный нож для открывания писем. Держа нож перед собой, он приблизился к клетке. В голове у него промелькнули безрукая женщина и ее сын. Он никак не мог унять дрожи в руках. Помедлил в нерешительности. Перед глазами у него возникла картина: вот из одного гриба появляется два, три, четыре. Наклонившись над столом, Хоэгботтон срубил с клетки гриб, который упал на стол, оставив по себе только маленький белый кружок на зеленой ткани, невинный, как птичья погадка.
Вытащив из нагрудного кармана носовой платок, Хоэгботтон раздавил в его складках гриб, тщательно стараясь не коснуться его голыми пальцами. Затем запихал платок в мусорную корзинку у стола. Мгновенное промедление. Снова выудил ком из мусора. Решил, нет, лучше не надо, и опять бросил платок в корзинку. Снова выловил.
Тут до него дошло, что и Бристлвинг, и покупатель теперь стоят всего в нескольких футах и внимательно за ним наблюдают. Хоэгботтон было замер, потом улыбнулся.
— Дорогой мой Бристлвинг, — сказал он. — Чем могу вам помочь?
Бристлвинг поглядел на него с отвращением.
— Мистер Шпорлендер ищет письменный стол для своего сына. У нас есть хороший, крепкий стул, но ничего подходящего по части стола. На складе что-нибудь есть?
Болезненно сознавая, что в руке у него мертвый гриб, Хоэгботтон улыбнулся. Натертая и обожженная ручкой клетки ладонь вспыхнула болью, запульсировала.
— Да, так уж получается, да, мистер Шпорлендер. Если бы вы зашли завтра, полагаю, мы могли бы вам что-нибудь показать… — Или нет? Пусть только он уйдет из магазина. Сейчас же!
Оттеснив Бристлвинга, Хоэгботтон проводил старика мимо тесных штабелей антиквариата к двери и все это время болтал про дождь, про то, как важен письменный стол, про все на свете, а исполненный отвращения взгляд Бристлвинга тем временем жег ему затылок. Никогда раньше Хоэгботтон так не стремился выбраться на омытую дождем улицу. А когда вырвался, на него обрушилась волна света и свежего воздуха. Ударила его с такой силой, что он охнул, чем вызвал проницательно-острый взгляд мистера Шпорлендера.
И пока они стояли на тротуаре и Хоэгботтон почти касался спиной чугунной двери, мистер Шпорлендер поглядел на него, прищурясь.
— А правда ли, мистер Хоэгботтон… Мне стоит вернуться? Вы действительно советуете?
Хоэгботтон вглядывался в свою руку, которая готова была взбунтоваться и как можно дальше швырнуть носовой платок с грибом. На двух стоящих у магазина мужчин уже начали поглядывать с любопытством полуденные прохожие.
— Пожалуй, на самом деле нет. У нас нет стола ни на складе, ни где-либо еще… Я подвержен внезапным приступам клаустрофобии. Накатывает, знаете ли. Я не могу себя контролировать.
Шпорлендер хмыкнул:
— Я видел, как вы убирали это в платок. Я знаю, что это. Сказать? А впрочем, к чему трудиться… Вы все равно скоро умрете.
Он зашагал прочь.
Хоэгботтон же направился быстрым шагом в противоположном направлении, мимо торговцев на тротуаре, скудного потока пешеходов и еще более редких повозок и тележек, которых дождь превращал в размытые пятна и влажные запахи. Только через три или четыре квартала, до нитки промокнув, он успокоился настолько, чтобы бросить носовой платок и его содержимое в мусорный бак. Перед глазами у него уже маячила страшная картина: агенты капана обшаривают его магазин в поисках микофитов.
У водостока блевал мужчина. Женщина орала на своего мужа. Небо было равномерно серым, а дождь — нескончаемым, привычным, как сам воздух. Он даже его больше не чувствовал. Повсюду, в трещинах тротуара, в крохотных пространствах между кирпичами на фасадах магазинов вырастали новые микофиты. Он спросил себя, а так ли важен он сам.
В магазине Бристлвинг ворчливо передвигал ящики. Хоэгботтону он уделил только быстрый взгляд — внимательный и настороженный. Поспешно пройдя мимо него, Хоэгботтон направился в ванную, где докрасна оттер руки, прежде чем выйти и снова осмотреть клетку. Выглядела она точно так же, как когда он ее оставил. Если не считать белого пятна, зеленый чехол был чист. В его отсутствие никакого разрастания грибов не произошло. Это хорошо. Это значит, что он поступил правильно. (Но почему же тогда так трудно дышать? Почему невозможно унять дрожь?)
Не спуская глаз с клетки, он сел за стол. Во рту у него пересохло, десны как будто распухли. Ничто не происходит беспричинно. Гриб появился не случайно. В такое совпадение он не мог поверить. Да и как?
Почти против воли он протянул руку к клетке и отодвинул шторку — зелень уступила место тонко-гравированным стальным прутьям, чьи тени давали скользить вокруг себя свету, открывая слегка покачивающуюся жердочку, а под ней белую кисть. Тонкую и изящную. Запястье — сгусток засохшей крови. На него нахлынуло видение: он — Самуэль Хоэгботтон, смотрящий через обеденный стол на клетку, и эта клетка — последнее, что он видел… Рука (в этом Хоэгботтон не сомневался) принадлежала жене Дэффеда. Что нужно сделать, чтобы она исчезла?
