К полудню дождь превратился в легкий град, который разогнал по домам немногих потенциальных клиентов. Те же, кто заглядывал в магазин, походили на ищущих укрытия от непогоды ворон: встряхивали крылья дождевиков и скорее всего не собирались ничего покупать.
К часу дня он заработал всего сто селов, но испытал чувство сродни освобождению. Он уже начинал думать, что избежал страшной опасности, даже поймал себя на том, что размышляет, а не навестили ли серошапки еще одно богатое семейство.
В два часа еще пребывавший в отличном настроении Хоэгботтон пережил потрясение: в магазин вошел мрачнолицый человек из службы безопасности капана. Агент явился в полном защитном снаряжении, с ног до головы завернутый в водонепроницаемую материю и в серой маске, скрывавшей все его лицо, кроме глаз. Что они могли узнать? Для проверки сейчас не время. Может, на него донес искавший письменный стол Шпорлендер? Хоэгботтон поскреб больную ладонь.
— Чем могу вам помочь? — осведомился он.
Агент с мгновение смотрел на него в упор, потом сказал:
— Мне нужна дамская сумочка в подарок матери на день рожденья.
Хоэгботтон расхохотался, и прежде чем продать сумочку, ему пришлось убеждать агента, что смеется он не над ним.
После ухода агента капана с полчаса никто больше в магазин не заходил. К тому времени, когда около трех появился посыльный, Хоэгботтон принудил себя к лихорадочному спокойствию. Изученный и истерзанный мальчишка в грязной одежде слез с велосипеда, постучался в дверь и подождал, пока Хоэгботтон ее откроет, и лишь потом дал конверту, подрагивая, упасть на коврик у входа. Выведя велосипед на тротуар, мальчишка уехал, звоня в звонок.
Негромко напевая себе под нос, Хоэгботтон нагнулся за конвертом. Вскрыл его. Несколько строк паучьими каракулями гласили:
Благодарю Вас, Роберт, за ваш замечательный подарок, но Ваша птица улетела домой. Не смею хранить у себя такое сокровище. Мое почтение вашей жене.
Джон Ангдом.
* * *
Разглядывая записку, Хоэгботтон хмыкнул над ее сарказмом. Перечел снова, нахмурился, поджав губы. «Улетела домой». Перечел в третий раз, и желудок у него словно наполнился камнями. «Мое почтение вашей жене».
Уронив записку, он схватил пальто и, не трудясь запереть за собой дверь, выбежал на улицу — под слепящий дождь. Он бежал по бульвару Олбамут, через Бюрократический квартал, бежал домой. Ему казалось, он не двигается с места. Каждый прохожий стоял у него на пути. Каждая повозка и лошадь заступали дорогу. А дождь лил все сильнее, выстукивал ритмичные послания по плечам Хоэгботтона. Капли походили на барабанящие пальцы. Тусклые силуэты домов за водной пеленой превратились в береговые маяки, по которым он отмечал свой курс. Прохожие оборачивались, пялились на него как на безумца.
К тому времени, когда он вбежал в вестибюль своего дома, в боку у него болело, а сам он взмок от пота. По дороге он несколько раз оскальзывался и падал и в кровь разбил себе руки. Наверх он взбежал, прыгая через три ступеньки. С криком «Ребекка!» пронесся по коридору к квартире.
Дверь в квартиру была приоткрыта. Он попытался перевести дух, подался вперед, медленно толкая дверь вовнутрь. По коридору тянулась белая линия грибков, совсем низеньких и с опушенными красным пластинками. Взявшись за дверь, он коснулся микофитов и, отпрянув, выпрямился.
— Ребекка? — тихонько окликнул он, с надеждой глядя в сторону кухни.
Никого.
Кухонное окно изнутри покрылось пурпурными микофитами. Возле вешалки для пальто лежала трость, подарок его отца. Схватив ее, он вошел в квартиру, пробираясь между белых грибов и прикрывая воротником плаща рот. Справа — дверь в гостиную. Он ничего не слышал, будто голова у него забита тряпками. Медленно-медленно он выглянул из-за косяка.
Гостиная переливалась микофитами, белыми и пурпурными, зелеными и желтыми. Шельфы микофитов выступали из стен. Бутылкообразные грибы цвета бургундского вина покачивались будто воздушные шары, цепляясь за половицы. Ладонь Хоэгботтона мучительно жгло. Это сон. Пусть это будет только сон!
Похожая на сброшенный каким-то тропическим жуком экзоскелет, клетка стояла на кофейном столике: занавеска отодвинута, дверца открыта. Возле клетки лежала еще одна алебастровая рука. Это его не удивило. Даже не дошло до его сознания. Потому что за столиком двери балкона были распахнуты настежь. На балконе, под дождем стояла Ребекка, ее волосы были блестящими и яркими, а глаза — тусклыми. Вокруг нее рассыпаны, будто ей в подношенье, странные наросты, давным-давно заполонившие балкон: на ветру мотались оранжевые плети, неподвижно застыли прозрачные луковицы, мозаичный узор золотисто-зеленой плесени разъел ржавые перила. А за ними — темно-серые тени города, усеянные пятнами света.
Сложив перед грудью, точно в молитве, руки, Ребекка смотрела вниз на… ничто…
— Ребекка! — закричал он. Или подумал, что закричал. Во рту у него пересохло, язык и десны словно бы стянуло. Он пошел к ней через гостиную, а грибы цеплялись за его ботинки, за его брюки, и воздух вокруг полнился спорами. Моргнув, он чихнул и остановился, не переступая порога балкона. Ребекка так и не подняла головы. На ботинки ему брызгал дождь.
— Ребекка, — сказал он, боясь, что она его не услышит, что расстояние между ними стало вдруг бесконечно большим. — Уйди оттуда. Это небезопасно. — Она дрожала. Он видел, как она дрожит.
Повернувшись посмотреть на него, Ребекка улыбнулась:
— Небезопасно? Но ведь ты сам это сделал, правда? Сегодня утром перед уходом открыл для меня балкон. — Она нахмурилась. — Сначала я недоумевала. Ты велел прислать клетку назад, хотя миссис Уиллис говорила, что нам нельзя держать у себя животных.
— Я не открывал балкон. Я не посылал назад клетку. — На его ботинках появился зеленый отблеск. Заболели плечи.
— Что ж, кто-то ее принес сюда. И я ее открыла. Мне было скучно. Должен был прийти торговец цветами и повести меня на рынок, но не пришел.
— Ребекка… это не безопасно. Уйди с балкона. — Слова вышли пустые, неубедительные. Все его существо начала охватывать летаргия.
— Жаль, я не знаю, что это было, — продолжала она. — Ты его видишь? Оно вот тут, прямо передо мной.
Он открыл было рот, чтобы сказать, нет, не видит, но тут осознал, что на самом деле это не так. От увиденного у него занялся дух. От увиденного он едва не подавился воздухом. Кровь потекла у него по подбородку — это он прокусил губу. Все мужество, которое он собирал в себе ради Ребекки, улетучилось.
— Иди сюда, Ребекка, — выдавил он.
— Ладно, — сказала она слабым, надломленным голосом.
Спотыкаясь о микофиты, она вернулась в квартиру. Встретив ее у кофейного столика, он притянул ее к себе и зашептал на ухо:
— Тебе нужно выбираться отсюда, Ребекка. Я хочу, чтобы ты спустилась вниз. Найди миссис Уиллис. Пусть она пошлет за людьми капана. — Ее мокрые волосы касались его лица. Он нежно их погладил.
