Вернувшись в квартиру, Лейк запер за собой дверь, бросил в угол трость, смахнул со стула рубашки и сел поразмыслить над письмом. С дальней стены на него смотрели вырезанные из журналов лица, ожидая своего превращения в коллажи для еще не обретшей заглавия, написанной в третьем лице (и опубликованной на средства автора) автобиографии мистера Дардена Кашмира. Коллажи представляли собой квартплату за месяц, и он уже с ними запаздывал. Лейк избегал на них смотреть, точно с каждого на него, неодобрительно хмурясь, смотрел отец.
Может, в конверте заказ? Достав из кармана, он взвесил его на руке. Не слишком тяжелый. Один листок бумаги? В безразличном свете из окна темно-бордовый конверт казался почти черным. В воображении Лейка печать была все так же мерцающе прекрасна, и потому он медлил ее сломать. Неохотно (пришлось усилием воли заставлять пальцы) он сломал печать, поднял клапан и достал лист пергаментной бумаги с алыми прожилками. Слова были отпечатаны на ней золотисто-оранжевыми чернилами, за текстом следовал тот же символ с маской, что и на печати. Он несколько раз пробежал глазами строчки, точно при беглом просмотре мог бы обнаружить нечто сокрытое, какой-то намек на завершение. Но написанное только усугубило тайну:
Приглашение на казнь
Сим Вас приглашают присутствовать
На Арчмонт-лейн, дом 45
В 7:30 вечера 25-го сего месяца
Просьба быть в маске.
Лейк всмотрелся в листок. Маскарад, но ради чего? Подавив приступ смеха, он прошел к балкону и распахнул дверь, впуская свежий воздух. Внезапный гомон голосов снизу, разрозненные шумы уличного движения — пешего, конного или моторных повозок — создавали успокоительное ощущение сопричастности, точно он обсуждал загадочное письмо с целым светом.
Из балконного окна ему были видны: справа — подернутый зеленой дымкой ломоть долины; слева — море красного кирпича и оранжевого мрамора новых доходных домов; впереди белым, золотом и серебром горели шпили и купола Религиозного квартала.
Лейку вид нравился, как напоминание того, что он три года смог прожить в городе, печально известном своей ненасытной жадностью к невинным душам. Да, конечно, известности он не приобрел, зато жив и не сдался. Он воистину получал извращенное удовольствие оттого, что сопротивляется бесчисленным мелким жестокостям города, так как верил, что от этого становится только сильнее. Когда-нибудь он, возможно, возьмет вверх над городом, раз уж город не одержал верх над ним.
А теперь еще и это — письмо, как будто посланное самим городом. Чего сомневаться? Скорее всего это дело рук кого-нибудь из друзей-художников — Кински, Рафф или зловредного Сонтера? Розыгрыш, возможно даже выходка Мерримонта? «Приглашение на казнь». Что бы это значило? Ему смутно вспомнилась книга, роман с таким заглавием. Кажется, Сирина. Сирина, чьи псевдонимы безумной, но прекрасной заразой расползлись по страницам литературных журналов.
С другой стороны, вдруг это решительно ничего не значит, вдруг неведомые «они» хотят, чтобы он слишком много времени потратил на изучение письма и не успел закончить свои заказы?
Отойдя от балкона, Лейк снова сел. Золотые чернила дорого стоят, и при внимательном рассмотрении конверт оказался испещрен золотыми точками, и в самой бумаге приглашения, помимо алых, тоже имелись золотые прожилки. Пергамент даже пах одеколоном на апельсиновой корке. Устремив взгляд на сверкающие купола Религиозного квартала, Лейк нахмурился. Такое приглашение обошлось в сумму, равную недельному заказу. Станут его друзья тратить столько на розыгрыш?
Морщины у него на лбу залегли глубже. Что, если (и это была бы самая смешная шутка из всех) письмо попало к нему по ошибке, что, если его доставили по неверному адресу? Вот только адреса на конверте не было вообще никакого. Что вновь заставляло заподозрить друзей. А может, если вернуться на почту, служащий вспомнит, кто опустил конверт в прорезь его ячейки? Лейк вздохнул. Безнадежно: подобные спекуляции лишь дают пищу…
В окно влетел и приземлился ему на колени камешек. Вздрогнув, он улыбнулся и встал, камешек упал на пол. Лейк выглянул в окно. Запрокинув голову, снизу на него смотрела Рафф: рисковая Рафф в своем саркастичном зелено-красном жакете.
— Меткое попадание, — крикнул он, выискивая в ее лице хотя бы намек на соучастие в заговоре, но не нашел там ни тени проказы и решил, что это все равно ничего не значит.
— Мы идем в «Тельца», — крикнула Рафф в ответ. — Ты с нами?
Лейк кивнул:
— Я вас нагоню.
Улыбнувшись, Рафф помахала и ушла.
Вернувшись к стулу, Лейк убрал приглашение в конверт, который засунул во внутренний карман пиджака, потом удалился в ванную комнату в конце коридора, чтобы освежиться перед вечерними увеселениями. Умываясь, он глядел в замшелое зеркало и размышлял, умолчать ли о приглашении или поделиться с остальными. Выходя на улицу, под резкий свет начинающегося вечера, он еще не принял решения.
К тому времени, когда он достиг кафе «Рубиновый телец», Лейк обнаружил, что его собратья-художники, укрепив себя значительным количеством алкоголя, решили относиться к Войне красных и зеленых с развязной насмешкой. Когда мимо в своих лоскутно-алых одеяниях пробегала банда красных, его друзья разом вставали, доставали красные флаги и улюлюкали так бурно, словно на каком-нибудь спортивном состязании. Лейк только-только сел (оставшись незамеченным в общем гвалте), когда в погоню за первой рысцой пронеслась ватага зеленых, и снова его друзья разом вскочили, чтобы издать одобрительный рев, — на сей раз с зелеными платками в руках.
Лейк улыбнулся Рафф, которая в качестве приветствия ткнула его локтем в бок, и тут же снова вернулась к прерванному разговору, и дал сотворить свое волшебство запаху кофе и шоколада. Нога у него ныла, как это бывало иногда, когда он переживал стресс, но в остальном жаловаться было не на что. Погода держалась приятная, не слишком жаркая, не слишком холодная, ветерок покачивал малахитовые листья на ветках цинделевых деревьев в горшках. Деревца стояли миниатюрным лесом вокруг тесно сдвинутых по трое столиков, успешно блокируя соперничающие разговоры других завсегдатаев, но не вид на улицу. На кованых решетчатых стульях или стеклянных столах с черной окантовкой лениво раскинулись художники, потребляя попеременно то кофе, то экзотические напитки. Уличные фонари только-только зажглись, и их свет придавал атмосферу тепла и уюта группке весельчаков, укрывшихся в коконе листвы и умиротворяющего бормотания голосов.
Четверку за столом Лейк причислял к ближайшим своим друзьям: Рафф, Сонтер, Кински и Мерримонт. Остальные казались такими же взаимозаменяемыми, как кирпичи в многочисленных факториях «Хоэгботтона и Сыновей», и такими же интересными. В настоящий момент X, Y и Z, как пираты мелкие островки, захватили внешние столы, за которыми, белея лицами и посверкивая глазами на группу Лейка, одним ухом слушали беседу внутреннего круга, одновременно пытаясь сохранять сконфуженную автономию.
Мерримонт, красивый мужчина с длинными темными ресницами и большими голубыми глазами, сочетал в своих работах элементы живописи и перформанса, сама его жизнь была своего рода хеппенингом. Мерримонт был от случая к случаю любовником Лейка, и Лейк бросил ему развязную улыбку, давая понять, что случай скорее всего снова настанет, правда? Мерримонт оставил ее без внимания. В последний раз, когда они виделись, Лейк довел Мерри до слез. «Ты слишком много хочешь, — сказал Мерри. — Никто не может дать тебе столько любви и остаться при этом человеком. Или в здравом уме». Рафф велела Лейку держаться подальше от Мерри, но, как бы болезненно это ни было признавать, Лейк знал — она считала, что это он вреден для Мерри, а не наоборот.
