Застонав, Лейк перекатился на бок.
— Отвечайте!
Что означает слово? Да и может ли одно слово действительно… что-нибудь значить? Может ли оно затмить целый мир поступков, возможностей?
— Да, — сказал он, и слово задребезжало у него в горле смертным приговором.
— Хорошо, — отозвался Сыч. — Теперь откройте гроб.
Они отошли, давая ему больше места. Лейк с трудом сел, в хромой ноге пульсировала боль. Он завозился с застежками на боку гроба, стремясь ускорить кошмар, чтобы он как можно быстрее закончился.
Наконец болты отодвинулись. Охнув, он поднял крышку… и уставился в безошибочно знакомые патрицианские черты. Знаменитая серая челка растрепана, на острых скулах фиолетовые синяки, умные голубые глаза выпучены от страха, тонко очерченные чувственные губы скрыты за красным матерчатым кляпом, врезавшимся ему в лицо. Кровь капала со лба, который он размозжил, когда бился о крышку гроба. На руках у него были вырезаны странные символы, будто он был подношением какому-то свирепому божеству.
Лейк неуверенно попятился, уткнулся в край дивана, неспособный принять это последнее ошеломительное открытие, не в силах постичь, что зеленые действительно были правы: Восс Бендер жив. В какую игру он по неведенью ввязался?
Бендер же попытался сесть, как только увидел Лейка, хотя и был связан, и, наверное, веревки больно пережимали вены, потом забился из стороны в сторону, когда стало очевидно, что Лейк ему не поможет.
Ворон перегнулся, чтобы Бендер его увидел, и по-вороньи закаркал. Это последнее вызвало у Бендера спазм истерического страха. Ворон влепил ему звонкую пощечину, и Бендер снова обмяк в гробу. Его веки затрепетали, из гроба донесся запах мочи. Лейк не мог отвести глаз. Это был Восс Бендер, творец и губитель карьер, политиков и театров. Восс Бендер, уже два дня как мертвый.
— Почему? Почему вы это с ним сделали? — вырвалось у Лейка, хотя он и не собирался говорить.
Аист фыркнул:
— Он сам с собой это сделал. Он сам это на себя навлек.
— Он ни на что не годится, — сказал Ворон.
— Он само Зло во плоти, — добавил Сыч.
Восс Бендер шевельнулся. Глаза под властными седыми бровями широко открылись. Бендер не был ни глухим, ни глупцом (Лейк никогда не считал его глупцом) и следил за их разговором с напряженным и настороженным интересом. Голубые глаза требовали, чтобы Лейк спас его. Лейк отвел взгляд.
— Ворон даст вам свой нож, — сказал Сыч, — но не думайте, что сможете бежать только потому, что у вас есть оружие. — И словно чтобы это доказать, Сыч достал пистолет, оружие с виду элегантное и опасное, недавно изобретенное учеными Халифа.
Ворон протянул нож.
Все чувства Лейка обострились, сменили свое назначение, он поглядел на Восса Бендера, потом на нож. Тонкий лучик света играл по металлу и зернистым разводам на рукояти. Он даже смог прочесть гравировку на клинке, имя производителя: «Хоэгботтон и Сыновья». Что у такого ножа есть, наверное, своя история, родословная, что об этом ноже он должен знать больше, чем об этой троице, показалось ему столь же ужасным, сколь абсурдным. И пока он глядел на нож, на выгравированные слова, на него обрушилось сознание необратимости такого поступка. Отнять жизнь. Оборвать жизнь, ас ней целый мир любви и восхищения. Оставить дыру в ткани бытия. Отнять жизнь — это немало, совсем немало. Он увидел, как улыбается отец, как раскрываются его руки, чтобы показать блестящие, грациозные трупики насекомых.
— Бога ради, не заставляйте меня его убивать!!!
Взрыв смеха Сыча, Ворона и Аиста застал его врасплох настолько, что он засмеялся вместе с ними. Его сотрясал смех, его челюсти, его плечи расслабились в предвкушении того, что шутка вот-вот раскроется… а потом понял, что смех их хриплый, жутковатый, жестокий. Медленно-медленно его собственный сменился рыданьем.
Веселость спала с Ворона раньше, чем с Аиста и Совы.
— Он уже мертв, — сказал он Лейку. — Весь город знает, что он мертв. Нельзя убить человека, который уже мертв.
Застонав, Восс Бендер удвоил свои попытки освободиться от пут. Троица его игнорировала.
— Я не стану этого делать. Не стану.
Его слова прозвучали неуверенно, будто он вот-вот поддастся на уговоры или угрозы. Он знал, что, оказавшись лицом к лицу с собственной гибелью, сделает все, чтобы остаться в живых, пусть это даже извратит, растлит, уничтожит все, что составляло истинного Мартина Лейка. Но перед его мысленным взором еще маячило лицо отца, а вместе с ним все, что отец говорил о святости жизни.
С безжалостной четкостью выговаривая слова, Сыч произнес:
— Тогда мы исстегаем ваше лицо, пока кожа на голове не повиснет клочьями. Отрежем вам пальцы на руках и ногах, порубим, точно морковь на суп. Вы, сэр, превратитесь в кровавую головоломку, решать которую выпадет какому-нибудь псу в переулке. А Бендер все равно будет мертв.
Лейк смотрел на Сыча, а Сыч смотрел на Лейка, и совиная маска не выдавала ни тени слабости.
Глаза были как два холодных, морщинистых камня, неумолимых и древних.
Когда Ворон протянул Лейку нож, он его взял. Лакированная деревянная рукоять удобно легла в ладонь, гладкость древесины говорила о заученной легкости, мастерстве в искусстве убийства.
— Очень резкий удар поперек горла, и все будет кончено, — сказал Ворон.
Аист тем временем затянул тело Бендера белой тканью, оставив открытыми только голову и шею. Сколько раз Лейк проводил кистью по нарисованному горлу, а модель перед ним смертельно скучала? Он пожалел, что брал так много уроков анатомии. Он поймал себя на том, что перечисляет и называет мышцы в шее Бендера, каталогизирует артерии и вены, кости и сухожилия.
Аист и Ворон отошли за гроб. Пропасть между ними и Лейком была огромной, нож в руке — холодным и тяжелым. Лейк видел крохотные частички ржавчины, проевшей углубления каждой из гравированных букв в надписи «Хоэгботтон и Сыновья».
Он поглядел на Восса Бендера. Глаза у старика были выпученные, налитые кровью, водянистые. Он умолял Лейка через кляп, и Лейк лишь отчасти понимал слова. «Не надо… Не надо… все, что у меня есть… Помогите…» Лейк восхищался силой Восса Бендера, но, стоя над своей будущей жертвой, поймал себя на том, что наслаждается властью, которую получил над композитором. Ведь это человек, которого он только вчера проклинал, человек, который настолько изменил город, что его смерть его расколола.
Восс Бендер забился снова, и будто движение разрушило чары, головокружительный триумф обернулся отвращением с примесью тошноты. У него вырвался мучительный надломленный смешок.
— Я не могу этого сделать. Я не стану этого делать.
Лейк попытался уронить нож, но пальцы Ворона сомкнулись на его руке, превращая ее в кулак, сгибая собственную, которая повела нож прямо в гроб, заставляя Лейка наклониться к горлу Бендера. Аист удерживал голову Бендера ровно, со странной нежностью гладя виски обреченного. Сыч стоял отчужденно, как сыч наблюдая за разыгрывающейся под его веткой мистерией. Лейк охнул, борясь с неумолимым давлением Ворона вниз. И как раз когда уже казалось, что он вот-вот поддастся, художник внезапно обмяк. Нож опустился под безнадежным углом, что еще усугубилось мощным рывком в сторону Бендера. Клинок сделал лишь полдела, порезав яремную вену. Резко хлынула кровь.
