Сейчас трудно восстановить, что случилось потом, но мы помним, как с криками выбежали на палубу и спрыгнули на отмель, а потом наша баржа вдруг затрещала и развалилась на части под мощными ударами щупальца. В полнейшей панике мы бросились в воду по другую сторону отмели и поплыли к берегу, а вокруг нас летали обломки. Наши маски были залеплены илом, ласты мешали нам двигаться, и, что самое неприятное, наши звериные шкуры наполнились водой, потому что мы прижимали их к себе так крепко, что через крохотные порезы из них начал выходить воздух. Когда наконец мы выбрались на берег, от судна остались лишь несколько качающихся на воде досок. Хлынувшая внезапно на берег волна убедила нас искать убежища подальше на суше — где мы и остаемся по сей день».
Увы, тупицы, сдвинувшие на лоб всемогущие очки, ограниченные заседатели с пудингом вместо мозгов (вот кто сходит сегодня за светил кальмарологии) отмахнулись от находки Вернесса и Липин с той же легкостью, как гигантское щупальце от их баржи, и несчастным ученым еще повезло, что в этой катастрофе они сумели сохранить незапятнанными свои ранние исследования. Обреченные на прозябание на свалке отвергнутых, оклеветанные «безумцами» (невзирая на то, что совершили, возможно, самое важное открытие в кальмарологии со времен находок Ребекки Янси, установившей пропорциональное содержание в жабрах воды и воздуха), Вернесс и Липин вступили в кошмарно-сумеречный мир псевдонауки и алкоголизма, куда без возврата уходит столько наших прикладников (25). (Дальнейшие сведения об обстоятельствах, сопутствующих этому нашему главному недугу, прошу смотреть в «Кальмаролог-любитель во хмелю» Алана Рюша и «Кальмар у нас за спиной, щупальца в нашем мозгу: повесть о погружении в безумие» Кларка Мейчена.)
Приключения кальмара на суше
Помимо достойных доверия научных исследований, на интеллект и способность к выдумке у кальмара указывают также по меньшей мере два анекдота.
Первый касается прогулок кальмара по суше! В шести не связанных между собой случаях различные лица сообщали, что видели, как группа гигантских кальмаров выходит из воды и «прогуливается», причем их глаза и жабры защищают от гнусного воздуха мерцающие пузыри. Во всех случаях водяной пузырь, поверхность которого оставалась целой, удерживали на месте четыре руки, которыми кальмар обернул голову, а остальных четырех рук и двух щупальцев королевскому кальмару хватало, чтобы перемещать свое тело по траве. Пока они «барахтались» (термин, который придумал я сам, экспериментируя с кальмаровыми средствами передвижения во дворе), на их коже точно марево жара мерцали напряженнейшие диалоги, пульсируя из серебряного в красный, в синий, зеленый, пурпурный и в черный, и так раз за разом на протяжении всего нескольких секунд. Куда направлялись эти предприимчивые кальмары, очевидцы не брались судить (26), поскольку были слишком шокированы видом того, как эти отважные беспозвоночные исследуют terror firma
{3}, и могли только с воплями убегать в панике. Один мужчина даже уронил трубку, от которой занялся пожар — быстро погашенный своевременной струей ближайшего кальмара.
Эти рассказы о кальмарьих забавах подтверждают также многие очевидцы, которые наблюдали подобные кальмаропедиции в малонаселенных местностях, незадолго до сумерек и когда гуляли одни. В каждом случае заблуждающиеся местные власти отмахивались от их рассказов, списывая их на «недостаточное освещение и слабое зрение». В одном случае у очевидицы спросили, не мог ли это быть, скажем, «какой-нибудь аэростат». Однако просвещенный и преданный своему делу кальмаролог сразу заметит, что в своей естественной среде обитания королевский кальмар наиболее активен в сумерках — а ведь увеселительная прогулка по пересеченной местности предполагает высочайший уровень активности! Увы, такого рода отчеты защищены дурацкими законами, охраняющими привилегии врачей и пациентов, ведь все свидетели с тех пор были госпитализированы с теми или иными душевными недугами, главный среди которых — кальмарантропия.
Элатоза и Пустяк: факт или вымысел?
Гораздо труднее оказалось скептикам отмахнуться от истории барона Пустякопустяковича и его Удивительной Дрессированной кальмарихи. В этой антрепризе, входившей в представления ряда цирковых труп, начиная с «Кавалькады чудес поразительных двухглавых братьев-трилобитов» и кончая «Пеклом греховного смеха Верховного жреца Дэвида Торнтона», Джордж Пустякопустякович (известный для друзей-прихлебателей как «Пустяк») и его королевская кальмариха Элатоза Ссорка выступали с шоу водяных кукол-рукавичек. В то время как Пустяк вел с авансцены рассказ, Элатоза Ссорка создавала сложнейшие психодрамы, основанные на пьесах малоизвестного драматурга Гоффмантола (оказавшего влияние на великого Восса Бендера). Окруженная с трех сторон местами для зрителей «сцена» представляла собой прямоугольный бассейн с мутной водой, которую закачивали из реки Моль. Выступая над поверхностью, мантия и голова Элатозы образовывали своего рода остров или «сцену». Пустяк надевал на руки Эталозы специальные куклы. Иными словами, в каждом данном эпизоде могло принимать участие до десяти действующих лиц, что позволяло создавать современные и исключительно сложные постановки (27), успешно конкурировавшие с помпезной обстоятельностью Мейчена и Шпорлендера. Два коллеги Пустяка по «Пеклу греховного смеха» вспоминают, что как будто не он контролировал это творческое партнерство. Как говорится в «Истории бродячих медицинских шоу и гнусных цирков» Анны Снеллер, Четырехлицый Мальчик-Ящерица Самуэль Пиппин сообщал, что «у себя в палатке они вели по ночам длительные споры. Пустяк кричал, а Эла отвечала ему пронзительным писком из переносного бассейна. Если в палатке горел свет, можно было видеть, как извиваются щупальца Элы, когда она пыталась объяснить что-то языком жестов. Пустяк просто стоял понурившись, точь-в-точь затюканный муж».
Трехчелюстевая Девочка — Акулий Плавник утверждает, что стала свидетельницей сцены, однозначно подтверждающей разумность кальмарихи. Войдя в палатку Пустяка и Элатозы, она обнаружила, что кальмариха диктует Пустяку новые сцены, а Пустяк злится, что ему приходится стирать только что написанную реплику и начинать все заново. «Казалось, — продолжала она, — что Пустяк был всего лишь писцом для гениального драматурга Элы».
Разумеется, имевший место при свидетелях спор из-за декораций, положивший конец их партнерству, дает исчерпывающее подтверждение разумности кальмарихи, поскольку Элатоза делала в сторону Пустяка грубые жесты. Вслед за этой размолвкой, описанной в статье Элейн Гурман для «Кальмаролога-любителя» (см.: Гурман, Элейн), ни о человеке, ни о кальмарихе никто больше не слышал (28).
За последние годы в печати появилось много чепухи о Пустяке и Элатозе. Худшая клевета относится к слухам (притом крайне глупым), что и Шпорлендер, и Бендер лучшими своими слухами обязаны «загадочной госпоже Э.», которой они посылали неудавшиеся сцены, когда их покидало вдохновение… лишь чтобы получить через анонимного посыльного неделю спустя восхитительные строки, где правка была внесена — изящным почерком и кальмаровыми чернилами (29).
Нет необходимости указывать на нелепость таких утверждений: кальмар скорее напишет собственной блевотиной, чем своими чернилами. Сама мысль об этом отвратительна.
