Гюнтер улыбнулся, вспоминая, очевидно, что-то очень приятное, затем продолжил:
— Посадили нас в разные камеры, начали допрашивать. Долго мурыжили, только через два месяца суд состоялся. А чего тянуть-то было? И так все было понятно… Да мы ничего не отрицали, во всем сразу сознались. Думали, выйдет нам небольшое наказание, ведь мы никого не убили, не покалечили. Подумаешь, денег немного заняли. Так живые же люди, тоже иногда хочется и выпить, и погулять. Даже очень…
Биверунге судорожно затянулся, отбросил докуренную сигарету и попросил еще. Макс дал — интересно же послушать, занятный рассказ.
— Нам строгий следователь попался, — продолжал Гюнтер, — орал на нас: «Вы мразь, позор вермахта, немецкий солдат не может быть мародером и грабителем!» А ты попробуй продержись монахом, когда вокруг такие красотки ходят, а у тебя денег ни пфеннига. Даже на простое угощение не хватает. Как говорится, вошь на аркане в дырявом кармане. В общем, дали нам по два года каждому. Полгода я во французской тюрьме просидел, в нормальную, немецкую, меня не переводили, говорили, будто мест нет, а затем сразу сюда направили, в 550-й исправительный батальон. Искупать, так сказать, свою вину. Но восьми месяцев в той камере мне хватило, чтобы туберкулез заработать. Вот такие дела…
Хельц грустно посмотрел на Макса, но он лишь пожал плечами — каждый сам в ответе за свои поступки. Совершил грабеж — отвечай! Все правильно, по закону.
В это время на краю воронки появилось разгневанное лицо майора Хопмана.
— Петер, мать твою, ты что устроил? Под трибунал захотел?
— Никак нет, герр майор! — по-уставному ответил Макс. — Провожу атаку силами вверенной мне роты.
— А кто тебе приказал? — зашипел Хопман, также скатываясь в яму, подальше от русских пушек и пулеметов.
— Вы сами, герр майор, — не моргнув глазом, соврал Макс. — Еще вчера вечером мне сказали — как только испытуемые поднимутся в атаку, иди следом за ними. Поддерживай, так сказать, с тыла, а самое главное — следи, чтобы никто не залег и не побежал. А кто струсит — стреляй без всякой жалости…
Майор внимательно посмотрел на Макса и задумчиво потер плохо выбритый подбородок — он явно не помнил, что говорил вчера. Может, и отдал такой приказ. Раз лейтенант Петер Штауф так уверенно говорит… Тем более это вполне соответствовало логике атаки…
Макс хорошо помнил одну особенность батальонного командира — тот часто напивался до полной потери чувств и не помнил, что и кому говорил. Этим он и воспользовался.
— Я только выполняю ваш приказ, герр майор, — не дав Хопману опомниться, закончил Макс. А потом, страшно выкатив глаза, заорал на испытуемого Гюнтера Хельца:
— Ты чего расселся, вошь окопная? А ну подымай свою задницу и иди вперед! Небось захотел жить вечно, сволочь? Не получится! Если сам сейчас не пойдешь, я тебя, грязная свинья, лично пристрелю!
Для большей убедительности Макс вытащил «вальтер» и передернул затвор. Испытуемый посмотрел на него испуганными глазами, поднялся и нехотя полез наверх. Макс подождал, пока он скроется за краем воронки, и повернулся к весьма озадаченному Хопману:
— Разрешите продолжать атаку, герр майор?
— Нет, не разрешаю, — резко ответил Хопман, — это не наш бой, Петер. Пусть испытуемые сами идут вперед, а наше дело — держаться позади них. Как и тебе вчера и приказал… Так что давай, Петер, отзывай своих людей и возвращайся на исходные позиции. Нечего нам здесь делать…
Макс с большим облегчением отдал приказ к отступлению. Лебер собрал своих солдат, подхватил раненых и откатился к спасительным траншеям. Испытуемые — те, кто уцелел, — немедленно последовали за ними.
Майор Хопман встретил Макса у ротного блиндажа. Внимательно посмотрел и произнес:
— Скажи, Петер, ты действительно застрелил бы того несчастного биверунге? Там, в воронке?
— Да, — спокойно ответил Макс, — застрелил. Очень не люблю трусов. Если уж драться, так всем вместе, а отсиживаться за спиной у товарищей…
Хопман с удовлетворением кивнул и направился в «штабную избу» — составлять отчет об атаке. Все-таки попытку захватить высоту он предпринял. Теперь можно было с чистой совестью докладывать полковому начальству, что из-за плотного огня противника и больших потерь (пусть не у него самого, а в ротах испытуемых, но это не столь важно) осуществить поставленную задачу до конца не смог. Но, главное, теперь никто не вправе был обвинить его или его людей в плохом исполнении воинских обязанностей. Трупы на поле боя — лучшее доказательство доблести его самого и его подчиненных…
Да, они не достигли поставленной задачи, но это не их вина. Артиллерийской поддержки практически не было, панцеры из боя вышли чуть ли не первыми, а прославленные «штуги» в него вообще не вступили… Без мощной огневой поддержки атаковать хорошо укрепленные позиции противника, занимающего к тому же господствующее положение, являлось бы верхом безрассудства. И он, майор Хопман как опытный офицер и ответственный командир никогда на это не пойдет.
Если уж армейскому командованию приспичило взять эту проклятую высотку, пусть обеспечивают его соответствующей огневой поддержкой. И лучше всего — танковой. А если нет, то пусть гонят в лобовую атаку испытуемых, все равно им умирать. А хорошие солдаты уж как-нибудь потом атакуют, потихоньку да полегоньку…
С этими приятными мыслями Хопман и принялся за составление доклада, не забывая время от времени прикладываться к бутыли с самогоном — чтобы лучше думалось и писалось. Алкоголь очень способствовал активной мозговой деятельности, это он знал доподлинно. Проверено на себе, причем многократно…
А еще майор был очень доволен тем, что его лейтенант Петер Штауф снова стал таким, каким был до контузии — твердым и решительным. Как он напугал того паршивого биверунге! Тот чуть не обделался от страха. Любо-дорого посмотреть. Вот так и должен вести себя настоящий боевой немецкий офицер, гордость Рейха и любимец фюрера…
Глава 16
На следующее утро атака биверунге повторилась. Дисциплина и страх (в виде майора Биргера и гуптмана Шуверта, которые исполнили-таки свое обещание и появились с автоматами на поле боя) погнали бедных испытуемых вперед. Макс, сидя в траншее, в который раз наблюдал за ходом атаки.
Вначале все шло так, как и вчера: выползли танки, постреляли, пошла пехота. С холма по ней открыли артиллерийский и минометный огонь. Опять смерть, убитые и раненые немецкие солдаты на изрытой черными воронками русской земле. Фонтаны взрывов и тяжелое дрожание стенок траншеи… Обычное дело, уже привычное. Рутина, одним словом.
Но затем ситуация резко изменилась — с высотки неожиданно хлынули красноармейцы. Видимо, к советской дивизии ночью подошло подкрепление, и отцы-командиры решили использовать явное численное преимущество, чтобы осуществить контратаку и изменить ситуацию в свою пользу.
На испытуемых неслась целая масса советских бойцов — по примерным прикидкам Макса, не менее двух-трех рот. Они затопили все поле боя и схлестнулись с испытуемыми врукопашную. Майор Бигнер с верным Шувертом немедленно понеслись назад — под прикрытие своих пулеметов. По сути, бросив своих подчиненных на произвол судьбы. Или предоставив им возможность проявить храбрость и кровью искупить свою вину — смотря как на это посмотреть.
