Но на стене будет тихо и пустынно. Маллон не завидовал наместнику. Не так-то просто сделать первый шаг. Тебе сейчас страшно, Андрагупта, – ведь ты вознамерился выступить против наследников Богоизбранного, отщипнуть кусочек от их бескрайнего царства.
А промедление раджи – это лишние пройденные стадии для Медарха и восьмидесяти пяти эллинов, покинувших крепость на рассвете. Для них – и для семи самых быстрых юнош, спустившихся со Стены, чтобы стать проводниками. Для них – и для семи сотен женщин, стариков, детей, уходящих по доброй воле на северо-запад, в горный край, где снег не тает даже летом, где легко дышать, но тяжело двигаться, спешащих туда, куда не пройдут быстрые конники Андрагупты.
Хищная птица, раскинув остропалые крылья, кружила далеко в небе над гладью Стены. Маллон попытался представить, что она видит с небес.
Среди курчавых темно-зеленых холмов – будто черный клинок вонзился в землю, застрял в ране, оставил свою плоскость вечным напоминанием о силах, неподвластных ничтожным людям. Кто-то из воинов уверял, будто пораженный Зевсом древний северный бог, падая, отбросил свой топор так далеко, что тот перелетел Дакию, Ассирию, Персию, Бактрию и воткнулся здесь…
Маллон услышал возбужденный гомон из-за крепостной стены – скоро начнется штурм. Он поднял лук и одну за другой выпустил все стрелы – с лёгким пением они перелетали через главные ворота и, возможно, находили цель по ту сторону.
Потом, отбросив лук и поправив смотанную у пояса веревку, Маллон подошел к Стене, разулся, убрал в заплечный мешок мягкие сапоги телячьей кожи. Нащупал босыми пальцами удобный уступ, подтянулся на руках, переступил, огляделся, сдвинулся в сторону, подтянулся…
Он вырос в горной стране, и страха высоты не было. Он вырос воином, а тому, кто подавал дротики самому Александру Великому, не пристало бояться чего-либо в подлунном мире.
Там, внизу, резвые и быстрые воины с закругленными саблями один за другим взбирались на крепостную стену. Еще чуть-чуть – и ворота крепости распахнулись, впуская гарцующего на коне раджу. Нет, Андрагупта, то ли конь у тебя не тот, то ли… Маллон вспомнил тяжелую поступь Буцефала, его могучие вздымающиеся бока, огромные черные глаза…
Первая стрела чиркнула о камень где-то недалеко. Еще и еще одна, но всё время ниже, чем полз Маллон. Через несколько минут он выбрался на достаточно широкий – в ладонь – уступ, где можно было спокойно постоять, давая остыть перенапряженным пальцам и икрам.
Чирк… чирк… Стрелы как хворостинки бились о скалу – совсем ненамного, но ниже уступа. Маллон вдруг ни с того ни с сего рассмеялся и снова полез вверх.
Первый узелок, похожий на можжевеловую шишку, означал «еще не поздно» или «еще можно». Почти твоё имя, сказала Сати. Ведь «маллон» означает «возможно» или я ошибаюсь? Какой же у нее красивый голос.
Ему попадались на пути вбитые в трещины железные штыри, и Маллон благодарил тех, кто облегчил ему путь.
Второй узелок – как змея, и кажется очень крепким. Но стоит потянуть чуть сильнее, как расплетается без следа. Он означает «всё» – видимо, чтобы люди не забывали, как быстро всё превращается в ничто.
А последний узел – будто сжатый кулак. «Изменить», «исправить», «поменять», «решиться» – много разных смыслов, но все в одном: только твоя воля способна вызвать действие.
Еще не поздно всё исправить, Маллон… Он усмехнулся, вспомнив, как обреченность в глазах рабов сменялась осторожной, недоверчивой радостью. Он вспомнил, как Сати впервые за десять лет по-настоящему улыбнулась. Вот только какой же скользкий выступ…
Пальцы левой ноги не нашли опоры, и Маллон повис на руках. Правая нога стояла надежно, но очень, очень в стороне. Он почувствовал, как липкая капелька пота скользит по брови, скуле и капает с подбородка вниз.
– Здравствуй, хозяин, – раздался голос откуда-то сверху. Надтреснутый голос старого человека. Маллон поднял голову.
Акура почти как ящерица висел прямо над ним. В свободной руке старик сжимал острый камень. Они одновременно посмотрели на пальцы Маллона. Где-то в вышине тревожно закричала птица.
Маллон чувствовал, как его оставляют силы, но не собирался сдаваться. Воины погибают в бою, от руки врага. Старик подполз чуть ближе и пристально посмотрел Маллону в глаза.
Время замедлилось, замерло, застыло.
А потом Акура отбросил камень в сторону:
– По одному мгновению – за каждый год нашего рабства. Теперь мы квиты.
Неторопливо привязал к железному клину у себя над головой кожаный ремень и спустил его Маллону под левую руку.
– Пойдем, эллин. Сати ждала тебя слишком долго, так что поторопись.
* * *
Среди лесистых холмов, полных плодов и дичи, возвышается голая каменная пластина. На поверхности чёрного как ночь камня кое-где проступают блестящие прожилки – это золото, которое никогда не попадет в жадные человеческие руки.
Люди обживают мир внизу. У них простые радости и самые разные печали. Они стремятся продлить свой род и поэтому так легко обрывают чужой.
А здесь, на едва заметном уступе, на топоре неведомого северного бога, сидят, свесив вниз босые ноги, трое. Седой старик, его дочь и воин из далекой западной страны. И пусть будет так, пока солнце встает на востоке и садится на западе, огибая чёрную Стену по тверди небосвода.
Колькино зеркало
В каждой школе есть свой склад ненужных вещей – место загадочное и пугающее. Колька и Серый забрались в подвал через маленькую дверцу под лестницей – кто-то сломал скобку замка, а завхоз Степан Степанович этого еще не заметил.
Солнце проникало сюда только через маленькие квадратные амбразуры-окошки и втыкало в пол косые светящиеся столбы. Длинное помещение было завалено самым разнообразным хламом. Стопки старых учебников выстроились целыми улицами. Дырявый глобус, укатившийся в угол, скалился пробоиной в Тихом океане. Бюстик похожего на Дон Кихота худого человека с бородкой клинышком хищно щурился из-за рулона географических карт.
Колька вспомнил пещеру сорока разбойников – ему, как и Али-Бабе, очень не хотелось попадаться на глаза хозяину. Степан Степанович – не разбойник. Завхоз – это куда страшнее.
Медленно продвигаясь вперед, мальчишки во все глаза рассматривали пыльные сокровища. Вот натянутый на деревянный каркас транспарант «А ты готов к новому учебному году?», за ним – перекошенная фанерная трибуна, до ремонта стоявшая в актовом зале, к ней прислонены скребковые лопаты и метлы, а вон – коробки с пробирками из кабинета химии.
А у дальней стены стояло высокое зеркало в красивой резной черной раме. Колька заглянул в него и почему-то увидел только себя, то есть себя увидел, а Серого – нет.
– Серёг, ты вампир! – громко зашептал Колька.
Серый вылез из-за трибуны.
– Сам ты упырь! – не задумываясь, ответил он. – Гляди, какая!
