Местность изменилась. Пустыня кончалась. Теперь поверхность земли была черно-коричневой, расчерченной бесконечными бороздами, уходящими за горизонт. Хновски что-то попытался объяснять про пары, но Хадыр не понял.
А потом появились растения. Хадыр не знал таких, но вид чего-то живого так растрогал его, что он едва не заплакал. Полтора года его окружало только мертвое. Все эти растения вместе, как объяснил Брайан, назывались пшеницей. Хадыр надолго затих, пытаясь вспомнить, не слышал ли он в лесу это слово.
Когда солнце забралось в зенит, они достигли полдня. Поселок расползся меж трех пологих холмов и блестел красными покатыми крышами.
Он был гораздо больше заставы, аморфной и бестолковой, и словно хвастался, выставляя напоказ путникам прямолинейный скелет улиц. В Пол-Дня ждал сытный обед, короткий сон, обязательная микстура, массаж, который учинила над ними привлекательная, но совершенно равнодушная женщина, и общий безразличный взгляд провожающих.
И снова – тишина, ветер и масляное вращение педалей под ногами.
Солнце слева соскальзывало все ниже, и нереальная длинная тень, не узнаваемая, а, напротив, вызывающая своим рисунком все новые образы, плыла справа.
Город, зацепленный последним лучом, город, воплощающий в себе символ неживого, город, ждущий его, Хадыра, чтобы безжалостно уничтожить, пока не показался, – еще не менее получаса оставалось до каменного пристанища. Гонец и лесной гость в такт напрягали ноги и глубоко дышали сладким встречным воздухом.
Все ощущения, картинки, чувства того дня Хадыр запомнил очень ярко – может быть, потому, что это был последний момент счастья перед крушением мира.
Распад продолжался не день и не два – еще год отошел своим чередом, но Хадыр воспринял это тягучее, скользкое, издевающееся над ним время как одну ночь.
Потом он не мог ничего припомнить, как после смурного сна, потного кошмара – долгого-долгого, но что в нем было? – всплывают лишь незнакомые абстракции, магические повторения одного и того же короткого впечатавшегося в память сюжета и возвращается клейкий, охлаждающий кровь страх, наливает конечности ватной послушностью и пережимает горло, готовое к крику.
Брайан Хновски передал Хадыра с рук на руки новому его попечителю Мэтту Бергену, носящему непонятный титул инженер. Хадыр чувствовал, даже был уверен, что больше не встретит Хновски, и попрощался с ним тщательно и искренне, почти ласково.
Рассеянный и скучноватый Берген увел Хадыра от велосипеда в свою комнату. Дома в городе имели по нескольку этажей, и одному человеку могла принадлежать только комната. Состоялось нечто вроде беседы. Берген спрашивал, Хадыр отвечал с полным равнодушием, удивившим его самого. Инженер был высок, круглоголов и в разговоре добела сжимал тонкие бескровные губы.
Интерес и устремленность покинули Хадыра, а остались лишь долг и обязанность. Неизвестно, перед кем.
Год, ровно год, с точностью до дня, открывались всё новые двери, и шаг за шагом уползало незнание. А знание слишком походило на истину, потому что во всем, что постепенно узнавал Хадыр, ощущалось присутствие кристально твердой логики.
Целый год. Странные науки, все более, на первый взгляд, неприменимые, но какие-то конкретные, направленные, стягивающиеся в точку. Электрические цепи. Органическая химия. Гравитационная математика пространства.
Поездки и прогулки. Обращённые к солнцу огромные пластины из похожего на шкуру полупса материала, отливающие то синим, то коричневым. Тяжелая усталая железная машина, с гудением и паровым дыханием вращающая перекошенный маховик генератора. Удар электрическим током в одной из лабораторий – словно внутри руки проснулись металлические шестеренки и начали вращаться зубьями по живому. Вычислительный зал. Холодные молодые люди, тонкими чертами напоминающие жителей леса. Искусственный свет. Квадраты экранов, столбцы пробегающих цифр – унылый зеленый огонь, расфасованный по шаблонным формочкам.
Уничтожение… впрочем, почему уничтожение? – заполнение памяти человека леса бесценной информацией.
Непрекращающийся страх. Нет ни желания, ни возможности препятствовать обучению. Твои истины сотрутся в пыль, колесач! Здесь всё – пыль. Но нет сил сопротивляться. И каждая новая картинка – как фрагмент почти сложенной мозаики – сразу же находит свое место, и уже видно, что ты собираешь. Уже поздно. Слишком поздно.
* * *
Зверь Небесный был воистину громаден. Чёрное тело, несимметричное, безруко-безногое, упиралось в песчаный туман. Сто километров к северу от столицы. Буран. Песчаные змеи судорожно извиваются на черном корявом стекле, которым покрыта земля от горизонта до горизонта.
Бесформенная туша, косо воткнувшаяся в тогда еще цветущую землю одного из поднебесных миров. Сотни метров черной шкуры, тонущие в небе. С каждым шагом Зверь все величественнее. С каждым шагом сильнее стучат зубы. Зверь уже занял собой всё. Черная стена. «…Чтобы не подняться в небо уже никогда…»
Какая еще существует мука, какую более изощренную пытку можно изобрести – сначала дать прикоснуться почти что к божеству, а потом…
Металл. Закопченная обшивка. Обгоревшие лепестки солнечных батарей. Кусок железа, проклятого мертвого железа.
Никакие боги не бывают сделаны из железа.
* * *
Первую весть об этой планете принес автомат. Семьсот световых лет от Земли. Составленный кораблем-разведчиком рельеф гравитационного поля показывал: чтобы добраться до нее, необходимо не менее тридцати Прыжков. Тридцать Прыжков и несколько лет промежуточного маневрирования.
О планете надолго забыли. Но однажды к ней отправили самый большой в истории транспортный крейсер. Сорок тысяч пассажиров. Сорок тысяч музыкантов, поэтов, скульпторов, художников.
Планета в одиночестве вращалась вокруг своего солнца. Ее опоясывало кольцо ледяных астероидов, расположенное в плоскости эклиптики. Атмосфера – почти земная. Полное отсутствие фауны и микроорганизмов. Высокоразвитая флора – несколько тысяч видов растений с развитой мускульной корневой системой.
При расчетах подразумевалось, что крейсер останется на орбите далеко за кольцом и послужит базой для небольших рейдеров и катеров. За полгода на поверхности должна была развернуться сеть компактных посёлков. Грунт допускал взращивание земных растений, и люди везли с собой зёрна и семена. В нескольких грузовых отсеках томился домашний скот.
Но почему именно эта планета, столь удаленная от заселенного к тому времени сектора? Ответ прост – дело в красоте. Оттенки неба, от часа к часу меняющего свой цвет, ночной свет ледяного кольца, ослепительная гамма красок – во всей Вселенной просто-напросто нет ничего похожего. Цивилизация, истосковавшаяся по красоте, послала самых своих талантливых мастеров в благословенный край, чтобы они воспели прекрасное.
Не всё и не всегда. Не всегда хорошим замыслам сопутствует удача. Не всё задуманное сбывается.
