Дур-рак, клял он себя, какой же дур-рак! Оставить целый арсенал, бесценный неучтенный клад, безо всякой пользы валяться в трухлявом сарае! Слишком, слишком много машин, автобусов, грузовиков ползло по полю в сторону города. Сколько «землемеров» могло вот так собраться вместе, чтобы в открытую штурмовать город? Пятьсот? Не надо себя обманывать, их не пятьсот и даже не тысяча. Против ста стволов и трёх бэтээров гарнизона.
– Конец привала. Бегом-арш!
* * *
– Связь, связь, связь… – твердил Вольховский несчастному радисту, уже только что не с головой влезшему в станцию. – Дай мне пеленг, дай мне хоть что-то.
– Товарищ капитан… – на молоденьком сержанте лица не было. – Нет связи! Уровень шума такой, словно рядом РЛС работает.
Лампа дневного света замерцала с неприятным синеватым оттенком. Как в морге, подумал Вольховский. В гарнизоне осталось меньше взвода – всех пришлось выдвинуть навстречу приближающейся с востока угрозе. Бронетранспортёры до времени скрылись среди хозяйственных построек, по дворам предместья, спешившиеся солдаты рассредоточились по огородам. «Два амбара, три сарая», – вспомнил Вольховский слова отце Миклаша.
Из динамика станции лился ровный, чистый, мощный белый шум. Что-то было связано с этим, какое-то воспоминание. Пеленг… Пеленг.
И Вольховский вспомнил. Ещё в училище он слышал, что можно спаять простейшую штуку: один конденсатор, одно реле, всего пять-шесть деталей. Втыкаешь такую заглушку в сеть. На положительной фазе конденсатор заряжается, а в начале отрицательной выплёвывает в сеть накопленный заряд. Очень коротким импульсом, в несколько наносекунд. И так пятьдесят раз в секунду. А здесь, в Тополине, все шестьдесят – евростандарт.
В любую розетку – на кухне, в сарае, под лестницей, дома или на заводе, куда угодно – ты суёшь такую штуку и получаешь глушилку с антенной длиной в сотни метров, а то и в километры – насколько тянутся от твоей розетки до ближайшего трансформатора обычные электрические провода. Точечные импульсы раскладываются по спектру в равномерный фон, белый шум, с мощностью сигнала, недоступной ни одной радиостанции… И такой приборчик быстро не обнаружишь. А если их два? Пять? Пятьдесят?
Вольховский хотел сказать об этом сержанту, но сверху пришёл пронзительный, рвущий уши свист, и пол встал на дыбы, как норовистый конь.
* * *
Держась за стену, часовщик Эзра по узкой винтовой лестнице поднялся на самый верх центральной башни замка. Здесь было свежее, чем внизу. Утренний ветер беспардонно трепал одежду.
Эзра прислонил снайперскую винтовку к щербатому белокаменному мерлону и отдышался. Из большой хозяйственной сумки он последовательно извлёк раскладной табурет с матерчатым сиденьем, клетчатый плед, четыре коробки патронов, шерстяные перчатки с обрезанными пальцами. Из сумки выскользнул и упал под ноги старику свёрнутый кусок шелковистой ткани. Эзра, кряхтя, наклонился за ним и убрал обратно.
– Мир не видел такого напыщенного болвана, Эзра! – сказал он, аккуратно усаживаясь на табурет перед смотрящей на юг бойницей, закутываясь в плед и надевая перчатки. – Выклянчить у занятых людей такой серьёзный инструмент!
Он бережно взял винтовку в руки, снял с предохранителя и дослал патрон в ствол. Снял очки, неловко просунул ствол в бойницу, упёрся прикладом в плечо, а глазом приник к окуляру прицела.
* * *
Три глубоких заросших бузиной оврага втыкались в Плешин с юга, как вилы в солому. Под сенью серебристых ветвей двигались люди Ишты, лучшие воины из числа «землемеров». Невидимые постороннему взгляду, они беспрепятственно миновали предместье.
Звуки выстрелов с восточных окраин города уже давно слились в сплошную канонаду. На ближнем алтинском хуторе проснулись два миномёта, и снаряды с визгом проносились над оврагами в сторону русского гарнизона.
Ишта раздвинул ветки и осмотрел края оврага. Перекошенные заборчики, чёрные грядки, одуванчики.
Суховраг, так называлась эта лощина, выходил на огороды окраинной улицы, к дровяным сараям и теплицам, обтянутым драным полиэтиленом.
Ишта поднял над головой ракетницу. Белая лампа зависла над южным Плешином.
Изо всех трёх оврагов «землемеры» хлынули в город.
Их встретили.
* * *
Полуденный перевал был горным лугом, стометровой полосой ровной земли между двумя грядами – пологой с запада, откуда вышел Тайга со своими бойцами, и более скалистой с востока, уходящей к Пальцам и дальше, в горную часть Алтины. Дорога с севера, из Плешинской Горсти, уходила через перевал на юг и вскоре троилась, расходясь во французскую и итальянскую зоны и опоясывая Горсть снаружи – там и остались бронетранспортёры Тайги.
Скаппоне нервно расхаживал у джипа. Несколько итальянцев суетились над ранеными русскими, разматывая бинты из индивидуальных пакетов и неумело останавливая кровь. Если где и стояли часовые, то уж точно не там, откуда вышел Тайга. Две кургузых бронемашины стояли кормой друг к другу, по крайней мере контролируя луг в обе стороны.
– Есть связь? – издалека закричал Роман.
Итальянец развёл руками.
– Охрименко, за старшего! – Тайга первым выбрался на дорогу.
Скаппоне пошел ему навстречу.
– Ты видишь, что там происходит? – Тайга ткнул пальцем в сторону Плешина.
– Привал, хлопцы, – скомандовал Охрименко.
– Роман, связи нет. – Скаппоне выглядел понуро и буднично, будто и не бежал полчаса назад по сумеречному лесу, рискуя схлопотать пулю из-за любого куста. – Наш транспорт к вашим услугам. Сейчас же грузимся и едем в наш гарнизон. Через полтора часа будем там.
Тайга даже замотал головой:
– Ты что говоришь?! Куда ехать? Посмотри на север – там же война!
– Только непонятно кого с кем, – ответил Скаппоне. – У меня нет инструкций для данной ситуации, нет связи. Это ваша зона контроля, юридически мы не вправе проводить операции на вашей территории. Я имею в виду, на контролируемой вами территории Алтины.
– Тополины, – мрачно поправил Роман. – Тополинской федерации. Мне всё понятно, господин капитан. Ваша логика безупречна.
– Товарищ майор! – вдруг не своим голосом заорал сержант. – Рация! Плешин на связи!
* * *
Город, атакуемый с юга и востока, ощетинился как ёж. И нападавшие, и защитники Плешина дрались вслепую, каждый на своём клочке земли, не зная и не понимая, что происходит за углом, на соседней улице, за соседним домом.
По брусчатке Кухарьской и вниз, к реке, к бывшему мосту, промчался штабной «уазик». Вольховский приложил к лицу какую-то тряпку, чтобы кровь с иссеченного лба не заливала глаза.
На набережной, неподалёку от разрушенного пять лет назад моста, капитан остановился у трансформаторной будки, двумя выстрелами сбил замок и распахнул дверь.
