Все это растолковал им какой-то мужик, более или менее доброжелательно настроенный благодаря презентованной бутыли кислого винища (это уж, конечно, Иван догадался). А мог бы и герой растолковать. Но не снизошел. Можно подумать, его самого миновали бы понос или сыпь!
Да, весьма символичное наказание измыслил безумный маг для героев! Но беда в том, что испытанием оно стало не только для них. Попробуйте-ка день за днем терпеть подле себя мелкое существо с дурным нравом, о котором приходится заботиться ежечасно — кормить, поить, носить аккуратно, от холода укрывать, а в ответ вместо благодарности получать только злые издевки и презрительные взгляды! Самое трудное — это знать, что он целиком в вашей власти: одного щелчка достаточно, чтобы убить его на месте, а уж унизить — десятки способов найдутся. Но именно поэтому вы ничего не можете с ним поделать, ведь это было бы подло. Вот и приходится терпеливо сносить все оскорбления и постоянно бороться с собственными недостойными порывами.
Был момент, едва не стоивший герою жизни. В шатре, за ужином, рыцарь, как обычно, сцепился с Кьеттом — ну никак он не желал оставить нолькра в покое, не мог забыть о прокушенной шее, о бесславном поражении своем. Слово за слово, герой язвил, Кьетт тоже в долгу не оставался, невольные слушатели клевали носами и в подробности не вдавались — надоело. Сначала разговор перешел на личности, потом на родителей и предков, и настал момент, когда Симиаз счел себя оскорбленным смертельно. И поступил именно так, как привык поступать в подобных случаях всегда — схватился за меч (обретший былую твердость сразу, как только рыцарь покинул стены замка), выскочил из корзины, перемахнув через борт, и без предупреждения пустил оружие в ход.
Когда вам в кисть руки внезапно всаживают острейшее лезвие около десяти сантиметров длиной — это очень, очень больно. Кьетт взвыл. Выдернул, переломил в пальцах и отшвырнул окровавленный меч. Здоровой рукой сцапал врага поперек туловища, сжал, едва не ломая хребет. Дикими белыми глазами обвел войлочное «помещение», примеряясь, обо что бы шарахнуть…
— Стой! — Влек повис у него на руке. — Энге, НЕ НАДО! Остановись! Отпусти его… вот так, умница… Иван, забери это с глаз долой!.. Дай я посмотрю, что у тебя… Больно, да? Ну что ты, не плачь…
Да, это был первый и последний раз, когда Иван увидел, как плачет от обиды и бессильной ярости не робкий и чувствительный снурл, а отчаянный, бесшабашный нолькр. Злые слезы текли по белому лицу, он даже всхлипнул пару раз, прежде чем сумел взять себя в руки и заявить почти твердым голосом:
— Все! С этого момента станем его в корзине на ночь запирать и выставлять вон на мороз! А то еще вылезет и глаза нам сонным выколет! С него станется, такие твари, как он, на любую подлость способны!
Рыцарь молчал. Он и сам уже понял, что перегнул палку.
— Знаешь что, давай-ка выйдем поговорим! — С этими словами Иван подхватил корзину, не заботясь, успел ли ее обитатель ухватиться за прутья, и выскочил на улицу. Он был в таком бешенстве, будто не Кьетта, а его самого проткнули! — Вот что я тебе скажу, герой! Ты здорово научился пользоваться своим укороченным положением! До предела обнаглел! Только имей в виду! Когда вы были сильнее нас на порядок, — ох как нелегко ему дались эти слова, неприятно расписываться в собственной слабости, — …вас это не остановило, вы на нас напали! Вот и мы можем однажды не остановиться. Прибьем тебя, как муху, или просто выкинем. И тогда друзьям твоим придется доживать свой век лилипутами! А ведь они на тебя рассчитывают…
Истребитель Драконов ничего не сказал в ответ.
Но с той минуты он свел общение со своими «переносчиками» до минимума. В перепалки больше не вступал, претензий не предъявлял, на вопросы отвечал односложно, держался отстраненно и надменно. Ну оно и к лучшему. О его присутствии спутники постепенно научились забывать.
Чем ближе к северной границе Коззу, тем оживленнее становилась дорога, Прежде на ней за полдня пути можно было не встретить ни одного пешехода, лишь изредка проезжал гимал на санях. Теперь полно было и конных, и пеших, и гималов, и людей, и все двигались навстречу. Шли, ехали, везли детей, баб и домашний скарб, гнали скот. Дорогу запрудили так, что местами уже и пробки начали возникать, приходилось обходить по заснеженной пашне. Переселение народов какое-то! Куда их всех понесло посередь зимы?
На этот вопрос Ивану доходчиво ответил Кьетт, знакомый с подобными картинами по прошлой своей жизни.
— Беженцы! — сказал он. — Неподалеку, похоже, война началась. Ну что за невезение?!
— Это очень плохо, да? — встревожился снурл.
— Куда уж хуже! Линию фронта придется переходить. Если на этой стороне поймают — прикончат как перебежчиков, на той — как лазутчиков.
— Черт бы побрал эти божественные тапочки! Из-за всякой дряни пропадать! — рассердился Иван.
— Сандалии, — поправил нолькр. — Ты не имей привычки переиначивать названия священных реликвий, а то можно и пострадать.
— Тапочки… сандалии отомстят? Или боги?
— Да богам, я думаю, на имена наплевать, сандалиям тем более. Почитатели оскорбятся и захотят смыть свою обиду нашей кровью. Так сплошь и рядом случается.
— Учту! — обещал Иван.
А снурл продолжал тревожиться, слова Кьетта не шли из головы.
— Разве нельзя им просто объяснить, кто мы такие на самом деле?
— Почитателям? А зачем им что-то объяснять? С какой, собственно, радости? — не понял нолькр. — Надо не нарываться просто, сандалии тапочками не называть, и все.
Болимс Влек с досадой поморщился:
— Ах, да не о том речь! Я про тех, кто захочет нас прикончить как лазутчиков или перебежчиков! Мы скажем им, что мирные странники, идем по своим делам, зла никому не желаем. Они разберутся и отпустят…
— Угу! — насмешливо кивнул нолькр. — Так они и поверили! — и добавил для пущей убедительности: — Я на их месте ни за что не поверил бы. И разбираться бы не стал, сразу приказал расстрелять. Мирные странники по передовой не шастают, вот что я тебе скажу!
— Во-первых, ты на себя наговариваешь, — очень уверенно сказал снурл.
— Ничего подобного! — горячо возразил Кьетт. Но тут же стушевался. — Ну, может, самую малость. Может, сперва приказал бы проверить, а потом уж расстрелять…
— Во-вторых, почему бы мирным странникам случайно не оказаться на передовой? Мы сами — ярчайший тому пример!
— Ха! Это мы-то — мирные странники?! Да мы грабители, вознамерившиеся умыкнуть ценнейшую государственную реликвию! Основные кандидаты на казнь!
Снурл примолк. С этой точки зрения он их положение до сих пор не рассматривал.
— Ну ты умеешь утешить в трудную минуту! — усмехнулся Иван.
…Как говорится, две новости, плохая и хорошая, с какой начать?
Ехал дед на плохоньких санках, вез узел с пожитками. Сани развалились вдоль напополам, ездок со всем добром своим оказался на дороге, спасибо, солома смягчила удар. Мимо много народу шло, никто не остановился помочь. Сидел дед в соломе своей на куче тряпья меж двух половин некогда целого и горевал. Рядом топталась лошадь, радовалась легкой жизни.
