Двое советников из числа воскрешенных были, как водится,
военными. Женщина-адмирал и генерал. «Темная карта», как именовал Найлз
традиционно неполитическое и невоенное место в совете, досталась крупному
магнату, владельцу интеллектуальной собственности Акс Минк. Оксам прежде
никогда с ней лично не встречалась. Баснословное богатство этой женщины
вынуждало ее окружать себя плотным коконом безопасности. Как правило, она
обитала на одной из своих личных лун — спутников планеты Шейм, родной сестрицы
Родины. Оксам почувствовала, как некомфортно ощущает себя Минк здесь, лишенная
обычной свиты телохранителей. Зря она боялась. В могиле было не так безопасно,
как в Алмазном Дворце.
— Дабы придерживаться полной объективности, —
проговорил мертвый генерал, — заметим, что мы еще не являемся военным
советом в полном смысле этого слова. Сенату пока даже не известно о нашем
существовании. Пока мы действуем в обычных рамках власти Воскрешенного
Императора: контроль над флотом, Аппаратом и Живой Волей.
«Власти предостаточно», — подумала Оксам. Это означало
управление военными, политиками и невероятными богатствами Живой Воли — всеми
накоплениями возвышенных, которые по традиции добровольно передавались
Императору. Одной из движущих сил развития капитализма на Восьмидесяти Планетах
было то, что самые богатые всегда относились к числу возвышенных. Другой — то,
что каждому новом поколению все приходилось начинать сначала: такое устаревшее
понятие, как передача ценностей по наследству, отводилось для низших классов.
— Я уверен в том, что как только Сенат будет
проинформирован об этих наглых происках риксов, нам будут приданы подобающие
полномочия, — заявил Ратц имПар Хендерс, осуществив тем самым свою
лакейскую функцию. Слова эти он произнес набожно, будто какой-нибудь не
блещущий большим умом деревенский проповедник, наставляющий свою приходскую
паству. Оксам была вынуждена напомнить себе о том, что этого человека не стоит
недооценивать. Как она заметила за время нескольких последних сессий Сената,
сенатор Хендерс мало-помалу начал прибирать к рукам партию лоялистов, хотя
отслужил еще только половину своего первого сенаторского срока. Его собственная
планета, к слову сказать, не блистала благонадежностью: за последние три
столетия в Сенате ее представляли поочередно то секуляристы, то лоялисты.
Видимо, Хендерс был то ли блестящим тактиком, то ли фаворитом Императора. По самой
своей природе лоялисты являлись партией старой гвардии, где соблюдались
незыблемые традиции наследования. Хендерс представлял собой аномалию, к которой
следовало самым старательным образом присмотреться.
— Быть может, вопрос о наших полномочиях следует
оставить на усмотрение Сената, — проговорила Оксам. Ее резкая реплика
вызвала у Хендерса всплеск удивления. Оксам выждала, пока рябь на эмоциональной
поверхности успокоится, и добавила: — По традиции.
В ответ на эти слова Хендерс сдержанно кивнул.
— Верно, — согласился Воскрешенный Император, и
его губы тронула едва заметная улыбка. Вероятно, после стольких лет абсолютной
власти ему было даже забавно наблюдать эту маленькую стычку.
Хендерс заметно приободрился. Каким бы он ни был ловким
политиком, следить за его эмоциями труда не составляло. Возражение Оксам его
взбудоражило, поскольку он даже представить не мог, чтобы Воскрешенному кто-то
перечил — пусть даже по протокольному вопросу.
— Сенат ратифицирует вопрос о наших полномочиях сразу
же, как только станет известно о том, что произошло на Легисе-XV, —
холодно изрек генерал.
У Нары Оксам перехватило дыхание. Все удовольствие от того,
что ей удалось уколоть Хендерса, как рукой сняло, оно сменилось ощущением
беспомощного волнения, какое можно испытать в больничной комнате для
посетителей. Оксам сосредоточила свое внимание на «сером» генерале. Она
пристально разглядывала его бледное восковое лицо, ища там отгадку, но, имея
дело с такой безжизненной древностью, это было бесполезно.
Найлз был прав. Не игра. Жизнь или смерть.
— Три часа назад, — продолжал мертвый
генерал, — мы получили подтверждение сообщения о том, что Императрица
Анастасия была хладнокровно убита захватчиками в разгар осуществления
спасательной операции.
В палате стало совсем тихо. Оксам слышала, как бешено
колотится ее сердце. На ее собственную реакцию повлияла вспышка эмоций всех
остальных членов совета. Животный страх сенатора Хендерса рикошетом ударил по
Наре. Акс Минк напугали грядущие нестабильность и хаос — и Оксам охватило
чувство, близкое к панике. Генерал с мрачной болью припомнил былые сражения — и
Наре показалось, будто она проехалась зубами по стеклу. В палате воцарился
трепет, словно бы предчувствие страшного урагана. Все до одного понимали, что в
конце концов война могла оказаться неизбежной.
Как в те мгновения, когда она просыпалась после холодного
сна, Оксам заполонили эмоции окружавших ее людей. Ее неудержимо потянуло в омут
безумия, в бесформенный хаос стадного сознания. Даже голоса миллиардов жителей
столицы проникли сюда, в палату совета; белый шум вопля сорвавшихся с поводка
политики и торговли, жуткий, металлический скрежет бури в сознании жителей
столицы — все это могло вот-вот поглотить Оксам.
Дрожащими пальцами она дотронулась до своего лечебного
браслета и ввела себе дозу лекарства. Знакомое шипение инъектора успокоило ее.
Нужно было посидеть, послушать это шипение, подержаться за него, как за амулет,
пока психика не среагирует на лекарство. Препарат подействовал быстро. Нара
почувствовала, как в палату возвращается реальность, как убегают прочь вихри
демонов на фоне притупления ее эмпатического дара. Все это пропало. Вернулось
холодное, гнетущее безмолвие.
Теперь слово взяла мертвая в чине адмирала. Она подробно
описала спасательную операцию. Десантники достигли поверхности планеты,
спустившись на скоростных гондолах, по всему дворцу закипела перестрелка, но
одна-единственная, последняя рикс только притворялась мертвой и убила
Дитя-императрицу тогда, когда победа уже была на стороне сил Империи.
Эти слова ничего не значили для Нары Оксам. Она знала одно:
ее любимый обречен, ему грозит обвинение в Ошибке Крови. Он теперь занимается
делами, готовит команду корабля к своей смерти, а потом… потом он распорет себе
живот тупым ритуальным клинком. Сила традиции, несгибаемая жесткость культуры
«серых» и его собственное понятие о чести — все это обрекало его на
самоубийство.
Оксам незаметно извлекла из потайного кармана в рукаве
маленький пульт. Ладонь словно закололо мельчайшими иголочками — устройство
впитывало испарину, знакомилось с кожей. Закончив идентификацию, пультик
одобрительно завибрировал. Нара, пользуясь тем, что остальные члены совета
внимательно слушают монотонную речь адмирала, прижала пультик к шее и
полушепотом произнесла:
— Отправляй.
Пультик еще немного подрожал и замер. Он исполнил свою роль.
Оксам представила себе, как крошечный «пакетик» информации
ускользает от «мусорщиков», жадно ожидающих горячих новостей у границы
Рубикона. Никто не смог бы перехватить это послание, отправленное из дворца.
Преодолев алмазные грани, оно стало неприкосновенным. Потом оно должно было
угодить в бурный поток столичной инфоструктуры и уподобиться насекомому
водомерке, отважно шагнувшему на поверхность мятущейся реки. Однако послание
несло на себе печать сенаторских привилегий — оно обладало абсолютным
приоритетом и должно было обогнать ожидающие своей очереди межпланетные
сообщения, прорвавшись через сеть передатчиков, — срочнейшее, как указ
Императора.
