— Просто мне хочется, черт возьми, чтобы попадалось больше вопросов из Библии.
— С чего это вдруг? — Кочегар никогда бы не подумал, что Свинопас стал знатоком в библейских вопросах.
— С того это! Заварушку в Брайтоне помнишь?
— А то. Тебя даже в «Криминальной хронике» показывали, — с оттенком зависти произнес Кочегар.
— Ну, вот мне и пришлось зависать в этом отеле, где моя мамка работала. Целых три месяца. А читать нечего, еще спасибо, что какой-то Гидеон оставил там свою Библию.
[135]
Вот и засела в памяти, как заноза.
Очередной мотоцикл, черный как уголь и блестящий, подъехал к стоянке.
Дверь кафе открылась; на пороге появился мужчина с черной бородкой, облаченный с головы до ног в черную кожу. Он подошел к женщине в красном и сел рядом с ней, а все байкеры вокруг игрового автомата вдруг почувствовали, что сильно проголодались, и поручили Сальнику пойти прикупить чего-нибудь. Все, за исключением игрока, который продолжал молча жать на кнопки правильных ответов, позволяя своему выигрышу накапливаться в лотке автомата.
— Последний раз мы встречались в Мафекинге, во времена Англо-бурской войны,
[136]
— сказала Рыжая. — Что поделывал?
— Я был ужасно занят, — сказал Черный. — Жил в основном в Америке. Изредка странствовал по миру. На самом деле просто убивал время.
(— Это как это, у вас вообще нет никаких пирожков, ни с мясом, ни с почками? — обиженно спросил Сальник.
— Мне казалось, есть еще, а значит, кончились, — ответила продавщица.)
— Как здорово, что все мы здесь сегодня собираемся, — сказала Рыжая.
— Здорово?
— Да ладно, ты же все понимаешь. Тысячи лет ждешь заветного дня, и вот он наступил. Мы словно Рождества дождались. Или дня рождения.
— У нас нет дней рождения.
— Я и не говорю, что есть. Я так, для сравнения.
(— И правда, — признала женщина, — похоже, у нас вообще ничего не осталось. Есть только последний кусок пиццы.
— Может, она еще и с анчоусами? — уныло спросил Сальник. Их братство терпеть не могло анчоусов. Как, впрочем, и оливок.
— Точно, голубчик. С анчоусами и оливками. Так будешь брать?
Сальник грустно покачал головой. С урчащим от голода животом он поплелся обратно к игровому автомату. Большой Тед от голода всегда становился раздражительным, а когда Большой Тед раздражен, то никому мало не покажется.)
На экране монитора появилась новая категория. Теперь компьютер предлагал вопросы на темы «Поп-музыка», «Современная жизнь», «Голод» и «Война». Если о войнах байкеры хоть что-то помнили, то их знания о недороде картофеля в Ирландии 1846 года, недороде всего вообще в Англии 1315 года и о недороде ганджубаса в Сан-Франциско 1969 года равнялись нулю, однако игрок по-прежнему набирал прекрасные очки, подсчет которых порой прерывался жужжанием, треском и звоном, когда автомат извергал в лоток очередную порцию монет.
— Погода на юге явно портится, — заметила Рыжая.
Черный, прищурясь, глянул на мрачные тучи.
— Нет. По-моему, все прекрасно. Вот-вот разразится настоящая гроза.
Рыжая взглянула на свои ногти.
— И хорошо. Без грозы было бы как-то не так. Нам далеко ехать?
Черный пожал плечами.
— Несколько сотен миль.
— Мне почему-то казалось, что дальше. Так долго ждать, и ради того, чтобы проехать пару сотен миль.
— Движение — ничто, — сказал Черный. — Конечная цель — всё.
Снаружи донесся рев. У очередного мотоцикла явно был не в порядке мотор, карбюратор подтекал, а выхлопная труба жутко чихала. Даже не видя этого мотоцикла, вы легко могли представить себе стелющиеся за ним облака черного дыма, масляные пятна в кильватере и хвост из мелких деталей, отвалившихся по дороге.
Черный подошел к прилавку.
— Четыре чая, пожалуйста, — сказал он. — Один черный.
Дверь кафе открылась. Вошел молодой парень в очень пыльной белой кожаной одежде. Вместе с ним в зал ворвалась струя ветра, поднявшая в воздух пакетики из-под чипсов, обрывки газет и обертки от мороженого. Все они покружились вокруг его ног, точно расшалившиеся дети, а затем устало попадали на пол.
— Так вас четверо, да, голубчик? — спросила продавщица. Она безуспешно пыталась найти чистые чашки и чайные ложки — вся стойка вдруг покрылась тонкой пленкой из моторного масла и засохшего желтка.
— Будет четверо, — сказал мужчина в черном и, взяв чай, вернулся к столу, где сидели два его компаньона.
— Он уже дал о себе знать? — спросил грязный парень в белом.
Двое других покачали головами.
Вокруг игрового автомата разгорелся спор (на экране опять появились новые темы: «Война», «Голод», «Загрязнение» и «Поп-музыка 1962–1979»).
— Элвис Пресли? Должно быть, «В». Он ведь в 1977 году умер?
— Ни фига подобного. «Д». 1976. Верняк.
— Точно. В один год с Бингом Кросби.
— И Марком Воланом.
[137]
Он был не жилец. Давай, нажимай «Д». Едем дальше.
Высокий игрок даже не подумал нажать на кнопку.
— В чем дело? — раздраженно спросил Большой Тед. — Давай, жми на «Д». Элвис Пресли умер в 1976 году.
— МНЕ НЕ НРАВИТСЯ ЭТОТ ВОПРОС, — сказал высокий байкер в шлеме. — Я ЕГО И ПАЛЬЦЕМ НЕ ТРОНУЛ.
Сидящая за столом троица мигом обернулась. Первой заговорила Рыжая.
— Когда ты пришел? — спросила она.
Высокий мужчина подошел к их столику, покинув удивленных байкеров и даже не забрав свой выигрыш.
— Я ВСЕГДА ЗДЕСЬ, — сказал он, и его глухой голос прозвучал как ночное эхо, холодный и тяжелый отзвук, мрачный и безжизненный. Если бы его голос превратился в камень, скорее всего, в древнюю могильную плиту с вырезанной на ней надписью: имя, фамилия и две даты.
— Твой чай остыл, владыка, — сказал Голод.
— Уже давно, — подтвердила Война.
Сверкнула молния, и почти сразу раздался низкий раскат грома.
— Очаровательная погодка для нашего дела, — сказал Мусор.
— ДА.
Байкеры у игрового автомата все больше озадачивались таким поворотом событий. Следуя за Большим Тедом, они притащились к столику и глазели на четырех чужаков.
