Вообще-то все эти переходы с «ты» на «вы»… Ну я-то еще куда ни шло. Но князь!
— Послушайте, вы мне надоели.
— А ты возьми и донеси!
— Кляузы — это не по мне.
— Напрасно! Сообщил бы куда следует, а там, глядишь, и роман твой сразу же издали бы огромным тиражом.
— Не вижу связи, — говорю, а сам в общем-то задумался.
— Вот-вот, подумай, не спеши! — Князь еле сдерживает смех. — А что? Чем не вариант? Представь, приходишь в околоток… или как там у вас теперь… в НКВД и заявляешь, что по Москве бродит привидение, этакий фантом в обличье князя. Куда тебя после этого? Да прямиком в дурдом!
Князь оглушительно хохочет, буквально ржет, как жеребец! Как бы соседей моих не разбудил… Похоже, весело до сих пор живут сиятельные. Эх, мне бы их заботы!
— Да что ты знаешь? — Похоже, князь не на шутку возмущен. — Разве пришлось тебе жить на чужой земле? Скитаться по городам и странам? Закладывать последнее, чтобы дать образование детям? Разве видел ты тоску в глазах своей жены, лишенной родины, оторванной от подруг, которых раскидало по всему свету? — Князь перевел дух. — А приходилось просыпаться по ночам с мыслью, что жизнь прожил понапрасну? Что все, во что ты верил, теперь растоптано, разрушено и сожжено? Хоть вой от тоски, хоть бейся головой об стену…
Вот замолчал. Эй, князь! Так зачем же приходил?.. И откуда у князей такая страсть — таскаться ночью по чужим квартирам?
Вся эта мешанина из княжеских признаний и пьяных откровений Дутова с Перчаткиным могла бы оставить меня попросту без сна. Проснувшись, я ворочался в постели чуть не до самого рассвета, размышляя о судьбе писателя и строя несбыточные планы. Однако что толку, если зреет ощущение, будто все сделано не так, что уже прошло то время, когда можно что-нибудь исправить. Да, в чем-то князь был прав. Причем мы оба проиграли в этом деле. Все будто бы так, если б не одно но. Вот стал бы князь со мной говорить тогда, скажем, за год до Февраля, когда все покатилось, а затем и рухнуло? Стал бы исповедоваться, жаловаться на несчастливую судьбу? Да он бы мимо прошел, не глядя на меня, вполне довольный собой, уверенный в том, что достоин сладкой жизни, почестей и привилегий. Владелец поместий, деревенек, сын князя, внук князя… Бог знает, в каком он там колене, если верить родословной! Нет, князь, все рухнуло только для тебя. А я, даст бог, еще немного повоюю.
И вот под утро раздался телефонный звонок.
— С вами будет разговаривать Бэ Эн, — сказала трубка.
Бэ Эн… Да кто ж не знает Бориса Николаевича? Даже я… Однако с какой стати удостоился? Вроде бы писем ему не посылал…
— Мы тут с товарищами посоветовались и решили наградить тебя памятной медалью «За оборону демократии», — сообщил Бэ Эн. — Было предложение памятник тебе воздвигнуть у служебного подъезда… ну, там, где еще танк стоял… однако обслуга воспротивилась. Ему, говорят, такая честь, а нам по два раза в день на эту рожу пялиться. Так что не обессудь, чем богаты, как говорится, тем и рады.
Я сразу же представил Белый дом, вспомнил про то, как стоял под моросящим дождем. И баррикаду припомнил, и могучий танк… Но он-то откуда это знает?
— Да я что ж, я тоже рад, — промычал в ответ. — Только нельзя ли медаль заменить на что-нибудь пристойное?
— Это как же так? — опешил Бэ Эн. — Нешто я тебе на грудь красный фонарь повесить предлагаю?
— Ой, что вы, Борис Николаевич! У меня к медалям очень трепетное отношение…
— Ну так бери, если дают.
— Да я бы взял, но тут, понимаете, вот какое дело. — С трудом собравшись с мыслями после вчерашней пьянки, даже на время позабыв, что монархист, я осторожно высказал сомнение: — Демократия — это хорошо. Я даже очень рад, что отстояли. Вот только не могли бы вы призвать к ответу оглоедов из демократического… тьфу, заговариваюсь… из драматического театра. Там моя пьеса с августа лежит, причем безо всякого движения.
— Что за пьеса-то? — В трубке засмеялись. — Случаем, не про меня?
— Если есть такая насущная потребность, я напишу! — честно заявляю.
— Ладно, тогда вместо медали отправлю-ка я тебя в командировку на Урал. Года тебе на эту пьеску хватит?
— Тогда уж лучше медаль. — Я представил себе качество снабжения в каком-нибудь забубенном Златоусте, и мне отчаянно захотелось поработать… но только бы в Москве.
— Медаль так медаль, — с некоторым сожалением пробурчала трубка. — Ладно, пьесу мы другому автору поручим. Так что, будут другие пожелания?
— Не знаю, как сказать, — замялся я, с трудом подбирая нужные слова. — Мало того что театр… Тут вот еще… тут в журнале меня и вовсе задолбали. Мóчи нет дольше такое отношение терпеть.
— Это как же так! — взревела трубка. — Разве можно над заслуженными демократами издеваться? Нет, погоди, мы с ними разберемся. Ты только фамилию скажи.
— Как его… Чичиков… Чичерин… Ах да! Перчаткин есть такой. Вежливый господин, однако редкостная сволочь! Если приглядеться, оказывается, жулик еще тот! Да и вся их мерзкая компания… — Тут я припомнил отощавший кошелек. — Лицемеры, бездари и оголтелые мздоимцы!
— Я сам лицемерить не люблю, а другим и вовсе не советую, — не на шутку рассердилась трубка. — Ты погоди. Я сейчас Лаврентию скажу…
— Ой, вот только этого не надо! — Я уже пожалел о сказанных словах. — А нельзя ли как-нибудь иначе?
— Да ты пойми, садовая голова, у нас спокон веку эдак принято. Если, к примеру, ты чем власти не угодил — или на кол, или в штрафные роты.
— Как же так? Вы же у нас вроде либерал…
— Это кто тебе такую глупость сказал? — обиделась трубка.
— Сказывали…
— Фамилии назови!
— Ну вот опять… Вы их на кол, а меня потом совесть будет мучить.
— Откуда тебе знать? Может, я их министрами назначу… — Слышно было, как в трубке кто-то громко хохотал, а потом послышался знакомый бас: — Ладно, с Перчаткиным и компанией я разберусь. Ну а ты пиши, ежели что. Это если памятник себе захочешь. Только место заранее подбери, с народом согласуй, чтобы все было по понятиям.
Как же, согласуешь с ними. Да кому я нужен? Тут в трубке звякнуло, затем женский голос сказал:
— С вас семьдесят пять долларов за международный разговор.
— Как это так? — только и смог произнести.
— Все строго по тарифу, — разъяснила трубка.
— Да разве я не с Белым домом говорил?
— Именно так. Вам звонили из Вашингтона, округ Колумбия, Ю-Эс-Эй.
— Вот оказывается что… — К такому повороту я оказался не готов. Впрочем, кое-что у меня в загашнике все же оставалось. — А почему ж тогда вы требуете, чтобы я платил?
— Разговор за счет вызываемого был заказан.
Совсем, что ли, обеднели эти штатники?
