— Итак, граждане, если нет возражений, мы начнем. — При этом глаза его уперлись в первый ряд партера, а лицо выражало скорее вежливый вопрос, чем утверждение. Но вот он радостно кивнул и вслед за тем не торопясь продолжил: — Так вот, я и говорю. Есть мнение, что можно обойтись без всех этих привычных атрибутов бюрократии и партгосноменклатуры. Что имеется в виду? Столы, покрытые сукном, фанерная трибуна, портрет вождя где-то там, на заднике. — Не оборачиваясь, он ткнул пальцем в огромный занавес, маячивший за его спиной. — Не надо нам ни этих графинов с кипяченой водой, ни опостылевших выборов президиума, ни мордобоя при обсуждении повестки дня. Оставим это убогим оппонентам. Нам же давно пора перейти к реальной демократии.
— Браво! Бис! — послышалось с галерки.
— Благодарю. Благодарю. — Ведущий собрание раскланялся. — Маэстро, партийный гимн!
Все встали. Раздался нестройный хор голосов, по счастью заглушаемый звуками из оркестровой ямы… Пока присутствующие разевали рты, я все смотрел по сторонам, пытаясь разглядеть кого-нибудь из тех, кто в августе, под моросящим дождем, готовый ко всему стоял у Белого дома. Но то ли, распевая гимн, человек так преображается, что начисто теряет привычные черты, то ли тех, с баррикады, попросту здесь не было. Вот только голова приват-доцента с зияющей проплешиной посреди затылка маячила впереди, прямо перед сценой…
Когда в последний раз звякнули медные тарелки и что-то невнятное пропел басовитый геликон, публика стала вновь рассаживаться. Митя дождался, когда зал успокоился, а вслед за этим объявил:
— Следующим номером нашей программы… Гос поди! Да что я говорю! — Митя очень уж картинно, по-бабьи всплеснул руками, словно оправдываясь, и продолжал: — Мы ведь уже договорились. Не будет ни апрельских тезисов, ни программы партии. Зачем нам эта головная боль? — и сделал приглашающий взмах рукой, слегка наклонившись в сторону партера: — Илья Борисыч, окажите милость! Убедительно прошу!
Все снова встали. Зал взорвался овацией. Это продолжалось несколько минут. Илья Борисович тем временем поднялся по ступеням и вот теперь стоял, переминаясь с ноги на ногу, на сцене. Видимо, сознание неизбежности подобного проявления всеобщего восторга не вызывало у него положительных эмоций. Слиться с массой, лобызаться с кем попало, быть ослюнявленным с головы до ног — такая перспектива его не увлекала. Самое главное — сохранять дистанцию. Надо дать понять, кто он и кто они. Впрочем, для демонстрации единства и сплочения можно было изредка и отступить от такого правила — вот, скажем, в августе, на берегу Москвы-реки…
Овации, как по команде, стихли. Публика заняла свои места. Зал замер в ожидании. Что-то будет… И он сказал:
— Дамы и господа! Коллеги! В этот торжественный момент, в эту годину тяжких испытаний, когда решается судьба не только нашей партии, но всей страны, я обращаюсь к вам с призывом: все на выборы!
— Бис! Браво! — раздалось из зала.
Оратор переждал овации и продолжал:
— Нам надо отбросить взаимные претензии и разногласия. Забыть про гнусные оскорбления, кровные обиды и грязные плевки. И, невзирая на превратности судьбы, идти вперед, к светлому зданию всеобщего благоденствия и свободы. Пойдем же все вместе, в едином порыве, нас никому не запугать!
— Мы с вами, Илья Борисыч! — донеслось из разных концов зала.
— Спасибо! Спасибо вам, друзья! — Илья Борисович вынул платок и приложил к глазам, делая вид, что прослезился. Затем, немного помолчав, он продолжал: — Впереди у нас серьезная, напряженная работа. Я допускаю, что не каждому из здесь присутствующих она окажется по силам, по плечу. Однако на место упавшего бойца сразу же встанет другой. Случайно оступившегося мы поправим. Ну а предателям место у расстрельной стены! — И тут же, криво улыбнувшись, уточнил: — Я, конечно, фигурально выражаюсь.
— Долой! Долой! — кричали из зала.
А я подумал: до чего ж красиво, чертяка, говорит! Наверное, юные студенточки в восторге от его лекций. И все же… И все же должен откровенно вам признаться, я даже думаю, что это кого-то огорчит: речь лидера не произвела на меня желаемого впечатления. То есть ничего особенного я не ожидал, однако надеялся разъяснить для себя кое-какие краеугольные вопросы.
Увы, мэтр по сути так ничего и не сказал. Мышление лозунгами меня ничуть не возбуждает. Я глух к сентенциям, основанным на весьма поверхностных, очень приближенных знаниях, и совершенно равнодушен к выводам, если так и не услышал аргументов. Увы и ах! Каюсь, я, кажется, даже задремал…
— Делай раз!
Я вздрогнул. Да нет, даже подскочил на месте. Что? Где? Кого? Я открыл глаза.
Тут снова повторился крик:
— Делай два! — и вслед за тем стоящий посреди сцены Митя поймал брошенную ему из-за кулис пачку на первый взгляд то ли входных билетов, то ли прокламаций, сорвал упаковку и, размахнувшись, что есть силы, бросил в зал.
И тут же снова кто-то крикнул:
— Делай три!..
Пачки летели одна за другой и тут же переправлялись в зал, веером разлетаясь над головами публики. Но удивительно дело, еще в полете бумага зеленела на глазах и даже кое-где на ней проступали водяные знаки.
— Класс, класс! — восхищенно закричали в зале, пытаясь поймать летящие листы.
Тут даже в задних рядах произошло движение. Оттуда послышались радостные голоса:
— Стой!
— Погоди!
— Да это ж доллары!
Тем временем сидящий в партере солидного вида гражданин вскочил на спинку кресла, подпрыгнул верх и вырвал из потока летящих ассигнаций целую пачку, еще нераспечатанную и с надписью на непонятном языке. Рухнув с двухметровой высоты на головы соседей, даже не извинился, а стал срывать банковскую упаковку. И вдруг как заорет:
— Мать честная, да здесь же фунты стерлингов!
На галерее начался переполох. Самые нетерпеливые уже пытались перелезть через барьер и прыгнуть вниз. На их счастье, вмешались бдительные контролеры. Тут же раздались разгневанные голоса:
— А нам!
— А как же мы!
— Пустите нас в партер, а то ведь не достанется!
Так начиналась фракционная борьба…
Не без труда выбравшись из зала, я поспешил в буфет, рассчитывая, что стакан холодной сельтерской внесет некую ясность в мой ум и даже позволит разобраться в происшедшем. Немало проплутав, поскольку не у кого было спрашивать дорогу — ни в коридорах, ни в фойе уже не осталось ни души, — я, наконец, нашел что было нужно.
На первый взгляд буфет был пуст. Вот только бармен неторопливо разбавлял водою пиво, нахально глядя мне в глаза. Воняло тухлой колбасой. Витрину украшали засиженные мухами бутерброды с сыром…
— Что, не досталось? — послышалось позади меня.
Я поглядел по сторонам. В дальнем углу за столиком сидели Илья Борисович и Митя, вполне довольные собой. Ну да, уже успели принять по рюмке коньяка…
