— Так что же, ты совсем пустой?
Нет, одной рюмкой здесь не обошлось, судя по развязному тону.
— Да ладно тебе, Митя! — усмехнулся Илья Борисович. — Не видишь, человек в расстройстве. Кстати, рановато покинули зал. Там вот с минуты на минуту начнутся выборы, как же без вас?
Собутыльники расхохотались.
А мне захотелось им сказать… Сказать непременно грубое и едкое, так чтобы… И я сказал:
— По-вашему, это и есть подлинная демократия?
— Ну да!
— То есть ничего отвратительнее не смогли придумать?
— Да что пристал? — оскорбился Митя. — Не знаешь, что ли? Народ выбирает тех, кто им будет управлять. Все по закону, согласно процедуре…
— Митя, не спеши, — вмешался Илья Борисович. — Товарищу надо разъяснить не торопясь. Он ведь у нас, насколько помню, из Саратова?
— При чем тут Саратов? — озлился я. — Вы мне по сути готовы отвечать?
— Извольте! — еле сдерживая улыбку, согласился Илья Борисович и налил мне рюмку коньяка.
Я залпом выпил коньяк и так сказал:
— Вот предположим, я дурак.
Тут Митя радостно осклабился. Впрочем, ничего другого я не ожидал.
— Да, да. Дурак дураком! И доверяю вам, умным, представлять меня во власти. Проще говоря, от моего имени руководить страной.
Илья Борисович одобрительно кивнул. Митя на этот раз не нашел, что возразить.
— Итак, допустим, что на выборах я проголосовал за вас. Из всех предложенных мне кандидатур выбрал столь милые мне, узнаваемые лица. — Тут я не смог удержаться от иронии. — Так вот не кажется ли вам, что здесь налицо противоречие? Способен ли дурак отличить умного кандидата от такого же дурака, как он?
— Утрируете, любезный! — сказали оба кандидата в унисон. Мне даже показалось, что слегка обиделись.
— Ладно. Пусть я немного упрощаю. Что ж, давайте усложним. — Я не хотел сдаваться. — Тогда такой вопрос: способен ли не сведущий ни в политике, ни в экономике человек выбрать из предложенных ему разными кандидатами программ одну, самую лучшую? Ту, что обеспечит процветание его страны?
— Да и не надо! — буркнул Митя.
Признаться, такой наглости я даже от него не ожидал.
— Тогда зачем же выборы? Зачем эти манипуляции с валютой?
— Вот вы опять ничего не поняли. — Илья Борисович явно огорчился. — Конечно, есть разные способы захвата власти. Но предпочтительнее захватить власть демократическим путем.
— Да где же в этом демократия?
— Сам, что ли, не видишь? — не удержался Митя. — Ты посмотри в зал, ведь в этом участвует весь народ. Ну, если не весь, то лучшие его представители, элита!
Это слово, «элита», Митя произнес с особым придыханием. С таким чувством принято читать молитву, с такой убежденностью идут на эшафот… Честно скажу, я сразу не нашелся что сказать. Сидящих в зале я не знал, разве что видел их горящие глаза, видел загребущие их руки, набитые валютой их карманы… А что, может, он и прав. Может быть, это и есть элита? Вот просто так, без доказательств, по определению…
Я чувствовал, что выгляжу как последний идиот. Вот показалось, что опровергну на раз-два, с говном, что называется, смешаю, а что выяснилось? Похоже, стало всем понятно, что и страны не знаю, что не понимаю свой народ… Так что ж тогда я рвусь в писатели, если до понимания не дорос?
В этот самый момент в буфет ворвалась полураздетая, растрепанная дама, а вслед за ней гражданин с подбитым глазом. Дама, размахивая ассигнациями, на бегу кричала:
— Илья Борисыч! Это произвол! Мы с Петр Иванычем за вас проголосовали, все честь по чести, а теперь вот узнаем…
— Да, узнаем, — вторил ей подбитый.
— Узнаем, что всем достались доллары и фунты, а нам с Петром Иванычем поганые рубли…
— Да, только рубли! — подтвердил Петр Иванович. — И отчего ж такое к нам неуважение?
Даму попросту выворачивало наизнанку. Было очевидно, что желчь уже переливается через край и не найдется во всем свете подходящей силы, которая смогла бы компенсировать пережитое дамой унижение.
— Раньше надо было смотреть, чего берешь, — не удержался пьяный Митя.
— Цыц! — Илья Борисович бросил на Митю гневный взгляд и обернулся к пострадавшим: — Ксения Тимофевна! Голубушка! Было бы отчего переживать. Сейчас все вместе отправимся в ближайший банк и обменяем все по курсу. Делов-то! — Он нежно улыбнулся.
— Нет, это дело не пройдет, — вскричала дама. — Шмольцу вон достались евро, Букшанским выплатили в шекелях, а нам при всем честном народе… — Дама рухнула на стул и зарыдала.
— Но, Ксения Тимофевна! Теперь уже поздно все переиграть. Я же не могу аннулировать ваш голос.
— Смею заметить, два полновесных голоса, — прохныкал Петр Иванович.
— Тем более, — развел руками Илья Борисович. — Вот ведь оказывается, что целых два…
— Я требую отменить результаты выборов! — сквозь слезы прокричала дама. — Если не отмените, я дойду до прокурора!
— Да что там прокурор! — хохотнул Митя. — Давай уж сразу в Европейский суд.
— И до Европы дойдем, не беспокойтесь, — встал на защиту жены Петр Иванович. — Вы еще не знаете, на что Ксюшенька способна.
— Господа! Господа! Давайте не будем впадать в крайности. — Илья Борисович в меру своих сил пытался как-то разрулить эту ситуацию. — Даже в столь трудных обстоятельствах вполне возможно отыскать консенсус.
— Чего, чего? — снова завопила дама. — Отобрали мою честь, а взамен предлагаете консенсус? Да пропади он пропадом со всеми вами! — Ксения Тимофеевна вскочила со стула, гордо вскинула голову с истерзанной прической а-ля мадам Помпадур. — Петенька! За мной! Пойдем искать другую партию. С этими жлобами нам не по дороге. Пусть подавятся!
Супруги вышли вон, унося с собой рубли, а Илья Борисович так и остался стоять, почесывая голову. Затем посмотрел на Митю:
— Митя! Куда подевались доллары? Почему на этих не хватило?
— Да ладно вам! Что мне кидали из-за кулис, то и раздавал. При чем тут я? Надо спрашивать у спонсоров.
— Как же, у них спросишь, — мрачно подвел итог разговору мэтр.
А я, как был недоумении, так и остался при своих. Ни договора с издательством, ни хоть каких-то привилегий… Ну вот зачем приперся? Ведь сколько раз твердил себе: не суйся ты в политику! Да пропади они все пропадом — и съезд, и выборы, и эта парочка поддатых демагогов! Все кончено…
15
Пойду просить политического убежища! Так я и решил. Просто сил никаких нет ждать. Ждать, когда за тобой придут, предъявят мятую бумажку с надписью «Десять лет с конфискацией всех рукописей», да еще с пожизненным запретом на профессию. Ну а затем…
