Что ж, присаживаюсь на постель и говорю тихо, но настойчиво:
— Зачем же ставишь меня под удар?
— Илиодора испугался? — улыбается.
Ну до чего же девица непонятливая!
— Тут, видишь ли, вот какой расклад. Илиодор — всего лишь наемный режиссер. А финансирует фильм Поль на деньги тестя. Так вот Марине мы отдали роль только потому, что так пожелал ее дядя Поль. — Тут я слегка слукавил, как без этого? — Ну что, теперь тебе понятно?
— Нет, — отвечает. — Про все это мне уже Илиодор сегодня рассказал. Я только не пойму, чем я-то перед тобой успела провиниться?
Если уж Илиодор до чего-то докопался, так этот уж наверняка начнет трепать. Вряд ли Полю скажет, поскольку тогда и фильм поставит под удар. Однако Кате наверняка сообщил про нас с Мариной. Гляжу на нее, в ее огромные, синие, как Тихий океан, глаза, и все пытаюсь понять — ну вот зачем сюда явилась? А ей смешно, видите ли.
— В своем романе ты куда более решительный. Не такой квелый, как сейчас.
— Тут дело не во мне, в Марине.
— Слышала я про ваш альянс, — произнесла это то ли с сожалением, то ли с издевкой. — Вот только не пойму, зачем это тебе нужно. Ну что ты в ней нашел?
— Ты не поймешь…
— Да знаю, напомнила тебе княгиню. Но так нельзя всю жизнь… Что, свет клином сошелся на мечтах о великосветской даме?
— Сошелся, не сошелся, а вот так.
— Но были же у тебя другие женщины?
— Были. Но тогда я еще не знал Марину…
Катя смотрит на меня, но уже без улыбки, видимо, с сочувствием. Так смотрят на дитя, заболевшее ветрянкой. Мол, поболеешь, и пройдет. Да если бы! Нет, все-таки завидует. Только кому — Марине или мне? Да, по большому счету тут не в чем и некому завидовать!
— И что будем делать? Мне уйти?
— Останься…
Не знаю, почему так, но вот и Катя тоже чем-то напомнила мне Киру. И правда, есть у нее чуть заметная склонность к полноте. И кожа такая же нежная и чистая, как у Киры. Я даже маленькую горбинку на носу у Кати разглядел. Не стану упоминать интимные подробности, однако должен признать, что и тут много общего у Кати с Кирой. Чем ближе утро, тем словно бы все дальше Марина отодвигалась от меня. И вот уже лица не разглядеть, когда пытаюсь вызвать ее образ из закоулков памяти. Остался разве что некий силуэт…
А утром все началось как бы сначала, сызнова. Или, если угодно, продолжилось — особой разницы тут нет. Это как старый граммофон с заезженной пластинкой — гундосит что-то, слов не разберешь, только мелодия понятна. Вот и теперь в ушах застряли обрывки непонятных фраз, и нескончаемый хоровод кляуз, и какофония истерических признаний. Пожалуй, лишь Илиодор чувствовал себя в своей тарелке — ему ли не знать, как все это бывает. Он явно рассчитывал на какую-то выгоду лично для себя. То ли ожидал, что Поль увеличит гонорар, то ли надеялся под шумок затащить кого-нибудь из девиц в свою постель. Мне-то до всего этого какое дело?
Катя, судя по всему, тоже имела свой резон. Если есть возможность побороться за роль, надо использовать это на все сто процентов. Но вот на кого собиралась сделать ставку, так и не сказала. Вряд ли на меня. Несмотря на взаимную симпатию, я для нее был слишком «квелый». Мог, конечно, при удобном случае слово за нее замолвить, однако вижу — поняла, что не готов предать Марину. К слову сказать, я был уверен, что и Марина не предаст меня. Ну а свидание с этой девочкой — это не в счет, надо же было как-то успокоить. И все бы хорошо, но только в уголке сознания возникла постепенно мысль: а может, стоило обычными средствами обойтись? Налил бы ей рюмку коньяку, погладил по головке и уложил в постель — но только не в свою, а в Катину, в ее же комнате. Тогда бы не возникло ощущения, что вновь что-то сделано не так, что может наступить неизбежная расплата.
Постепенно все улеглось, как-то обустроилось. Марина, что называется, осталась при своем, а Катя получила роль одной из подруг юной Киры, княжны с очаровательным именем Анжелика. В качестве компенсации за относительную неудачу образовался некий альянс между главным оператором фильма и моей новой протеже. Я даже не исключаю, что дело может завершиться свадьбой. Так я же и говорю, все, что ни делается — все к лучшему.
Но вот как-то ближе к вечеру, после съемок, прогуливаюсь по парку, размышляя о том, как бы мне переделать сцену, которую готовились снимать. Уже смеркается. Где-то на лугу поют цикады. Над головой проносятся стрижи, нашедшие пристанище под крышей дома. В общем, все как у нас, в милой сердцу, но отвергнутой, покинутой России. Разве что чисто, убрано, в парке не найдешь ни сухостоя, ни гнилого пня. Даже напрашивается определение — стерильно. Но я здесь о другом.
Итак, брожу в тени раскинувшейся вокруг замка вековой дубравы. Вдыхаю струящиеся надо мной ароматы леса. Кусты орешника обступают меня, как верные хранители этих мест, со всех сторон. Немудрено и заблудиться… И вдруг слышу разговор. По голосам довольно просто узнаю — это Поль с Мариной. Что-то в их словах заставило меня остановиться и прислушаться.
— И долго так будет продолжаться? — спрашивает Поль.
— Что ты имеешь в виду?
— Зачем ты избегаешь меня? И это после того, что между нами было.
— Ты сам во всем виноват. Иди к своей неподражаемой Элен и оставь меня в покое.
— Господи! Но почему? Как ты не хочешь понять? Женитьба для меня — это тот же бизнес. Так было в нашем роду всегда. Невесту выбирали из знатной, влиятельной семьи, чтобы, объединив материальные ресурсы, связи, добиться большего в жизни и для себя, и для детей. Что здесь особенного?
— А любовь?
— Любовь сама по себе. Ну вот припомни-ка свою прабабку Киру. Любила одного, а предпочла жить с князем.
— Я так не могу.
— Значит, между нами ничего уже не будет?
— Не знаю…
— И все же?
— Оставь меня! — плачет.
— Марина! Если бы я мог…
— Ты мерзкий! Ты не можешь ничего! Из-за тебя я… — некстати замолчала.
Я слышу звуки быстро удаляющихся шагов. Стою и думаю. И перевариваю то, что только что услышал. А ощущение такое, будто снег выпал в сентябре!
Ах, бедная, несчастная Марина! Как ей не повезло! Тут мне припомнились ее слова о том, что русские должны жениться исключительно на русских… Но что же произошло «из-за него»? О чем или о ком недоговорила? Неужто сказано было про меня?
Стою прижавшись к стволу дерева и чувствую, как сам деревенею. Как превращаюсь в вековой дуб и словно бы корнями прорастаю в землю. Вот так бы и остался здесь — полузасохшее дерево, не нужное абсолютно никому. Осколок прошлого, затерявшийся во времени.
Да пропади оно пропадом, это кино!.. Да если бы не роман, который должен скоро выйти из печати, я давно бы это бросил… Нет, вру! Вот говорил как-то, что не прощу, что не могу, не в состоянии простить измены. Но что же делать, если все совсем не то, если обманула, уничтожила, унизила… Да уж, наверняка порочная, как все у них в роду! Все, кроме моей Киры… В итоге понял лишь одно — здесь меня уже ничто не держит. Украдкой собрал вещи, вышел через заднюю калитку и — в Париж! Ну а фильм… Да как-нибудь доснимут без меня.
