Да, время летит. Другие времена — другие нравы. Булгакову и в голову не могло прийти, чтобы описывать первые сексуальные забавы, выставляя себя на потеху всем. Вот и княгиня явно замалчивала то, что происходило в их семье. Представьте, как красочно и в каких подробностях можно было бы об этом написать! Но что толку сожалеть о невозможном? Да уж, если не «свезло», так уж не «свезло». Все, что осталось, — это читать воспоминания и попытаться понять их скрытую от посторонних суть.
А вот как прокомментировали книгу «Низкие истины» кумиры моей юности, киноактрисы, близко знакомые с Андроном и когда-то восхищавшиеся им.
Жанна Болотова: «Шукшин таких воспоминаний не написал бы… Если бы мы имели только таких летописцев, как Андрон, то вся наша литература оказалась бы полна похождениями типа: встретил девушку, обесчестил и пошел дальше. Но, слава Богу, у нас есть Толстой… Муж мой эти мемуары не читал. И мне бы не хотелось, чтобы он их прочел. Мне бы не хотелось его огорчать. Как не хотелось бы, чтобы это прочли мои родители, которые уже умерли».
Ирина Купченко: «Книгу Кончаловского я не читала. Но слышала о ней. И комментировать ее не буду. А то, что он написал, — пусть он с этим живет».
Анастасия Вертинская: «Понравилась попытка разобраться в себе самом, в своем прошлом, в собственной вине. До конца у него это не получилось. Наверное, надо быть Достоевским, чтобы осилить такое погружение… А женщины? По-моему, это не самая сильная сторона дарования Андрея».
Ольга Остроумова: «Я считаю, что о женщине, с которой был знаком, можно вспоминать либо восторженно, либо никак».
Алла Демидова: «Я бы никогда не стала предавать гласности свои романы с мужчинами».
Тут можно обойтись без комментариев, однако явно к месту оказывается еще одна цитата из воспоминаний Андрея Кончаловского: «Зов плоти гонит… на поиски приключений».
Это как бы в оправдание.
Пожалуй, отличие интимных откровений Андрея Кончаловского от истории, которую я здесь пытался рассказать, состоит лишь в том, что мои намеки по поводу нравов в семействе Михалковых-Кончаловских могут быть восприняты как клевета. Исповедь же Андрея Сергеевича клеветой никак не назовешь — его оправдывает очевидное желание попиариться, напомнить публике о когда-то известном кинорежиссере, которого понемногу стали забывать. И между тем, если повезет, можно неплохо заработать на продаже «нижнего белья». Впрочем, стрип-герлз зарабатывают гораздо больше.
А вот интересно, можно ли оклеветать самого себя? Вы скажете — ну что за странный, даже дикий вопрос, такое может прийти в голову разве что с большого перепоя. Однако стоит лишь припомнить «Это я, Эдичка!» Лимонова…
Ясно лишь, что интимные откровения — это стриптиз совсем иного рода, вовсе не сродни сниманию штанов. Ничего общего здесь нет ни с коммерческой, ни с политической нечистоплотностью. Но повторюсь — никто при этом свечку не держал, а потому имя генеральши и обстоятельства возможного инцеста историкам остались неизвестны. Да и что толку по этому поводу переживать? Как говорится, дела давно минувших дней. Тем более что в артистической среде и не такие шалости случались. Надеюсь также, что этот экскурс в прошлое даст кое-кому повод вспомнить о приятных, полных неизгладимых впечатлений временах и в мыслях — только в мыслях! — пережить все то, что с ним когда-то было… Вот и Андрея Кончаловского как тут не понять.
Но вот еще о чем хотелось бы сказать, что называется, вдогонку. Можно лишь посочувствовать человеку, для которого все так началось. Нетрудно предположить, что уже гораздо позже, в самый ответственный момент, то есть в момент наивысшего блаженства, перед его лицом возникало потное лицо дебелой генеральши, обвисшие груди, рыжеватая поросль над верхней губой. Скорее всего, именно поэтому он и бросал одну жену и отправлялся на поиски другой, которая избавит его от наваждения. Уверен, что и книгу по этой причине написал — само собой совершенно неосознанно. Это известный способ, о котором даже Михаил Булгаков знал — писать, избавляясь от дискомфорта в собственной душе, перекладывая душевную боль на героев своих книг… Или, если удастся, на читателей.
Тут самое время обратиться к взаимоотношениям читающих и пишущих. В 1934 году для наиболее известных литераторов был реконструирован дом в Нащокинском переулке, на Пречистенке. Видимо, цель этого строительства была в том, чтобы отделить их от читателей, которые своим недостойным поведением могли свести на нет вдохновенный творческий порыв. Соседом Михаила Афанасьевича, к несчастью, оказался Сергей Владимирович Михалков. Как пишет известный биограф Алексей Варламов, «обласканный Сталиным молодой поэт… сначала в ужас приводил нижних жильцов своими пирами, отчего у Булгаковых качались люстры и гасли лампочки…».
Судя по всему, со временем соседи притерпелись. Елена Сергеевна так записала в дневнике:
«Миша пошел наверх к Михалковым, с которыми у нас на почве шума из их квартиры (вследствие чудовищной нашей стройки) началось знакомство. Они оказались очень приятными людьми. Он — остроумен, наблюдателен, по-видимому, талантлив, прекрасный рассказчик, чему, как это ни странно, помогает то, что он заикается. Она — очень живой горячий человек, хороший человек».
И позже, через несколько месяцев:
«Встретили Михалковых и с ними и с Эль-Регистаном пили кофе. Эль-Регистан рассказывал интересные случаи из своих журналистских впечатлений, а Михалков говорил, как всегда, очень смешные и остроумные вещи. Миша смеялся… до слез».
Можно только порадоваться за семью Булгаковых. Конечно, и за Михалковых тоже. Вот одному вроде бы не везет, другой обласкан властью, всем доволен. Однако жизнь идет своим, заданным кем-то чередом, и за стаканом доброго вина или за чашкой кофе уже не беспокоит мысль, почему таланту на пути к признанию предстоит преодолевать преграды, а людям в общем-то посредственным все достается «просто так».
Кстати, Булгакову на соседство с Михалковыми и Кончаловскими везло. Еще в начале 20-х годов жил он в одном доме с семьей художника Петра Петровича Кончаловского, сына Петра Петровича-старшего, прадеда Никиты Михалкова. Вряд ли кому-то в голову придет, что соседство их было не случайно. Не случайным было лишь то, что и на Большой Садовой, и в Нащокинском переулке Булгаков, по большому счету, был изгоем, так и не сумевшим приспособиться к новым временам.
Сдается мне, что в Нащокинском переулке Сергей Владимирович Михалков поселился неспроста — не только потому, что имел членский билет Союза писателей СССР. Неподалеку от писательского кооператива, в доме № 10, жил известный терапевт, дядя его жены, Максим Петрович Кончаловский. Впрочем, не исключено, что это простое совпадение. Чего только в жизни не бывает!
Максим Петрович Кончаловский
