Но вот прошло еще несколько лет, и ревизия в Главном комиссариате обнаружила крупные хищения. На этот раз Глебов был отстранен от всех должностей и отдан под суд. По завершении следствия дело было отправлено императрице для вынесения приговора. Екатерина II решила судьбу Глебова. Специальным постановлением он признавался виновным «в небрежении должности» и потворстве казнокрадам, был исключен со службы, ему было запрещено жительство в столицах. Также было постановлено взыскать с Глебова расхищенные средства, а на имущество виновного был наложен секвестр. Впору посочувствовать бывшему обер-прокурору — ясно же, что содержать огромное семейство можно было, только если взятки брать и воровать. Надо полагать, такими же «гуманными» соображениями оправдывают себя и нынешние казнокрады.
Чтобы несколько сгладить неприятные впечатления от перечисления провинностей Александра Николаевича перед законом, упомяну, что на исходе лет опальному сановнику наконец-то повезло, по крайней мере в личной жизни. Женой его стала вдова майора Дарья Николаевна Франц. Ходили слухи, что она была то ли горничной, то ли сиделкой при Марии Симоновне. Вот так все возвращается на круги своя, и высоко поднявшийся вдруг падает с вершины власти вниз. Но можно предположить, что для его потомков все только начинается — и новое восхождение к вершине, и падение. Надеюсь, что не с Эйфелевой башни. Немалый опыт предков все же оставляет слабую надежду, что и на этот раз семейной катастрофы удастся избежать. А между тем мать Сергея Владимировича Михалкова, отца Андрея и Никиты, принадлежала к роду Глебовых.
И снова о делах семейных. В первой главе я уже вскользь упоминал об удивительных превращениях, случившихся с дедом князя Юрия Михайловича Козловского по материнской линии. Пришла пора рассказать об этом человеке более подробно. Что ж, предоставим слово известному артисту и библиофилу Николаю Павловичу Смирнову-Сокольскому:
«Михаил Николаевич Лонгинов — библиограф и книголюб, автор множества заметок и статей о книжной старине. В круг литераторов он попал с детства. Его репетитором по русскому языку был молодой Гоголь.
В свое время в обществе его любили. Он был веселый, общительный молодой человек, прославившийся как автор неприличных по содержанию стихотворений. Это было в начале пятидесятых годов. Его называли „поэт не для дам“, и книжку таких „опусов“ он напечатал в Карлсруэ. Позже, став губернатором и сановником, он усердно скупал и уничтожал эти грехи юности.
В свое время Лонгинов был дружен с Некрасовым, хвалил Белинского, сочувственно отзывался о Чернышевском. Журнал „Современник“ охотно печатал его библиографические заметки. Играл он в либерала усерднейшим образом, и в заметках его проскальзывали иногда мотивы защитника свободы печати.
К концу пятидесятых годов он резко порывает связи с демократическим и либеральным лагерями и переходит к Каткову, сотрудничает в „Московских ведомостях“, „Русском вестнике“ и других реакционных органах. Тон его заметок и исследований меняется. По всему видно, что он делает это ради чиновничьей карьеры, которая быстрыми шагами идет в гору. В 1866 году он предводитель дворянства в Крапивенском уезде, в 1867 году — губернатор в Орле и, наконец, в 1871 году — начальник Главного управления по делам печати, главный цензор русской литературы. С яростью ренегата Лонгинов обрушил всю силу своего мракобесия на несчастную печать. Его свирепость удивляла даже видавших виды старых цензоров. Уничтожение книг стало его манией».
Михаил Николаевич Лонгинов
Лично у меня нет никаких сомнений в том, что причина изменения мировоззрения Лонгинова была связана с его намерением обзавестись семьей. Избранницей будущего губернатора стала Александра Дмитриевна Левшина, принадлежавшая к известному дворянскому роду, с которым со временем породнились и потомки княгини Киры Алексеевны Козловской, героини этой книги. Уверен, что брак этот стал бы невозможен, сохрани Лонгинов дружбу с «вольнодумцами». Не думаю, что в либерала он играл, скорее просто не понимал, что это такое, воспринимая либерализм как вседозволенность — достаточно вспомнить увлечение его молодости, сомнительного содержания стишки. Однако делу время, а потехе час. Пришла пора позаботиться и о себе — нельзя же вечно полагаться на обширные связи своего папаши, служившего управляющим учреждениями Марии Федоровны, вдовствующей императрицы. Вот так нежданная любовь, намерение обеспечить в будущем достаток своему потомству способны в корне изменить и круг знакомых, и мировоззрение, и даже повлиять в итоге на характер человека. Могу предположить, что своей «свирепостью» Лонгинов замаливал грехи, ошибки либеральной молодости.
И в завершение еще один отрывок:
«В январе 1875 года Лонгинов умер, и его замечательная библиотека (единственное, что у него было замечательного!) в настоящее время находится в Пушкинском доме».
Считаю своим долгом присоединиться к высказанному мнению. Не будь этой библиотеки, не будь собрания редких документов и рукописей, переданных в музей, скорее всего, не сохранились бы и письма к Кире Алексеевне Козловской. И не было бы тогда у меня возможности рассказать более подробно об этой женщине, сыгравшей столь значительную роль в судьбе Булгакова.
Коль скоро снова речь зашла о либералах — ранее мы обсуждали умеренно либеральные взгляды Дмитрия Николаевича Шипова, — попробуем разобраться, что собой представляет настоящий либерал:
«По моему понятию, слово либерал означает человека, который, считая в теории других людей себе равными, не допуcкает на практике преобладания своего произвола над другими и не подчиняется сам произволу других, который подчиняется только закону… и жертвует своими выгодами для осуществления своих идей…»
Это определение принадлежит Александру Васильевичу Головнину, в начале 60-х годов XIX века занимавшему пост министра просвещения. Тут вроде бы нечего возразить, даже появляется некая досада по поводу отсутствия повода для спора — ведь хорошо известно, что истина рождается как результат столкновения противоположных мнений. Пожалуй, лишь упоминание жертвы вызывает внутренний протест — куда ни глянь, все делается ради выгоды, даже если на первых порах желаемый результат может быть достигнут лишь ценою жертвы. В истории есть множество примеров, когда отказ от привилегий, принесение себя в жертву — вспомним недавний пример нечаянного купания Бориса Ельцина в ручье — со временем оборачивались щедрой компенсацией и выгодой. Причем не только для себя, но и для семьи, точнее, для людей из ближнего своего, милого сердцу круга.
Вот и Николай Бердяев в письме «О либерализме» высказывал свои сомнения:
«Слово либерализм давно уже потеряло всякое обаяние, хотя происходит оно от прекрасного слова свобода… Поистине, в свободе есть скорее что-то аристократическое, чем демократическое. Это ценность — более дорогая человеческому меньшинству, чем человеческому большинству…»
