По счастью, не так уж трудно раздобыть наркотики в Москве. Конечно, если очень, очень надо. Тем более врачу…
Ну вот… Наконец-то… Полегчало…
Как очутился у Патриаршего пруда, не помню… то есть не пойму… Вроде бы шел от аптеки Рубановского, что на углу Большой Садовой. Только собрался сесть на скамейку в сквере чуть передохнуть, но вот… Но вдруг увидел там, вдали, на Малой Бронной очень знакомый силуэт. Нет, это был не коллега по фронтовому госпиталю, не дядин сосед из дома на Пречистенке и даже не случайный попутчик, с которым я ночь провел в одном вагоне. Самое удивительное, что это была женщина, притом очевидно, что брюнетка. Но кто — я не в силах был понять. Ясно было одно — надо непременно разъяснить себе, кто же такая эта женщина.
Эй, торопись! Тут главное — не мешкать. Да мне ли этого не знать! В мгновение ока я пересек сквер и двинулся за ней по Бронной. Однако странно, я и шагу прибавлял, и попытался бежать, расталкивая по пути прохожих, но ни на сантиметр не приближался к этой женщине. Меня поражала та сверхъестественная, немыслимая скорость, с которой она уходила от меня. Впрочем, я от нее не отставал. И нескольких секунд не прошло, как после Никитских ворот я был на Арбатской площади. Еще мгновения, и вот уже какой-то темный переулок, чуть покосившийся фонарь и нефтяная лавка на углу. Опять шумная, заполненная народом улица — кажется, это Пречистенка. Тут я ее чуть не потерял. Потом снова переулок, унылый, гадкий, ведущий в неведомую тьму. И вот здесь-то женщина окончательно исчезла.
Растерянно гляжу по сторонам, надеясь на помощь дворников, филеров и прохожих. Странно, но никому нет никакого дела до меня… И тут вдруг я сообразил, что женщина должна непременно оказаться вот в этом доме и обязательно на пятом этаже. Надо только подняться по лестнице, а там сразу повернуть направо. Да ясно же, как дважды два! Вбежал в подъезд, взлетел на пятый этаж, нашел нужную квартиру. Звоню… Внутри отозвалось… Но вот ведь стою, стою, а никто не открывает. Стал колотить в дверь кулаками… Сколько можно ждать!
Ну наконец-то дверь отворила горничная и, ни о чем не спрашивая, ушла.
В громадной передней никого. Пусто, как в дождливый день на паперти. Из глубины квартиры послышались детские голоса. И мягкий, успокаивающий голос няни. Эх, мне бы так вот кто-нибудь сказал…
Я рассуждал примерно следующим образом: «Где она может быть? Да где ж еще, если скрыться можно только в спальне?» В передней пусто и в темном коридоре никого. То есть просто некому указать кратчайшую дорогу. Что делать-то?
По счастью, долго плутать мне не пришлось. Предмет своих поисков я обнаружил почти что сразу же. И вот я в спальне. Там, под балдахином, на роскошной, сияющей снежной белизной постели лежала она, почти раздетая, в полупрозрачном пеньюаре. Уже ль та самая брюнетка, за которой я погнался? Мне показалось, что она кого-то ждет. Не знаю, может быть, меня… Поколебавшись немного, я подошел к ней, поклонился и собирался что-нибудь сказать…
Брюнетка вдруг перебила меня и проговорила низким голосом:
— Булгаков, вы ужасны… Из-за вас я не спала всю ночь и вот решилась. Будь по-вашему. Я вам отдамся.
Я посмотрел на смуглое лицо, от которого на меня пахнуло то ли ладаном, то ли ароматом папиросы, взглянул в ее огромные глаза, но так ничего и не сказал. Я все никак не мог понять, та ли это женщина или же совсем другая. Вот иной раз пытаешься найти свой идеал, заранее представив его дивные черты в своем воображении, и вдруг обнаруживаешь что-то вроде бы похожее, но только совсем, совсем иное… Так та или не та?
Видя сомнение в моих глазах, брюнетка решила взять инициативу на себя. Закинула голову, страдальчески оскалив зубы, схватила мои руки, притянула их к себе и зашептала:
— Что же ты молчишь, мой соблазнитель? Ты покорил меня своею храбростью. Целуй же, целуй меня скорее, пока муж со службы не пришел.
Я пошатнулся, ощутив на губах что-то сладкое и мягкое, и ее глаза оказались у самого моего лица.
— Я отдамся тебе… — шептала она, пытаясь стащить с меня пиджак.
Тут что-то стукнуло меня, словно бы я споткнулся о порог, ударившись головой о притолоку… Один глаз женщины, то есть тот, что был зеленый, смотрел мне прямо в лоб, но вот другой… ну просто невпопад, был совершенно карий и что-то высматривал за моей спиною. Да неужели… Господи, подмена! И я прокричал:
— Мадам! Тетушка! Но это невозможно! Я болен. Я безнадежный наркоман!
— Я тебя вылечу, вылечу, — бормотала Маргарита Карловна, впиваясь мне ногтями в плечи. Она оскалилась от ярости, что-то еще произнесла невнятно. А потом…
Потом все кончилось.
Но вот очнулся. Лежа на белой простыне, пытаюсь вспомнить, кто я и откуда. Еще важнее разобраться — где? Нет, это не спальня, не постель… Мне кажется, что это смотровая. Да, да, смотровая моего дяди, гинеколога. Белая, ослепительно-белая, большая комната. Белее бывает только свежевыпавший снег в сельской глуши где-нибудь под Вязьмой или под Смоленском. Но это точно Москва!
Как я попал сюда? Да откуда же мне знать? Помню только, что не повезло с какой-то женщиной… Что там было? Погоня? Или подлая измена? Или просто жестокая расплата за какие-то грехи… Ясно лишь то, что дальше продолжаться так не может… Хотя бы потому, что мне этого не перенести.
Я достал из кармана револьвер, приложил дуло к виску, неверным пальцем нашарил спусковой крючок…
Тут снизу послышались очень знакомые мне звуки, сипло заиграл оркестр, и тенор в граммофоне запел:
«О, час! Мой смертный час! Когда сразишь меня ты?»
Да это «Фауст»! Вот уж действительно, «свезло». Дождусь только арии Мефистофеля. В последний раз. Больше никогда уж не услышу.
Оркестр то пропадал, то появлялся, но тенор продолжал кричать:
«Если медлишь ты, я сам пойду к тебе навстречу!»
Сейчас, сейчас… Однако как быстро он поет!
Дрожащий палец лег на спусковой крючок… и в это мгновение грохот оглушил меня, сердце куда-то провалилось, мне показалось, что на мгновение погас свет. Я уронил револьвер.
Тут грохот повторился. Из прихожей донесся басовитый голос:
— Вот и я!
Я повернулся к двери. Неужто сам Мефистофель пожаловал, собственной персоной?
В комнату вошел солидный господин. Соболья шапка, шуба, подбитая мехом, чуть ли не до пят, трость с набалдашником, на носу золоченое пенсне. В общем, так примерно я себе его и представлял.
— Доктор Кутании, к вашим услугам, — сказал вошедший и поглядел на меня очень дружелюбно. — Ваш дядюшка… мне передали его просьбу, и вот я здесь. Чем могу помочь?
А ну как действительно поможет? Вот снял шубу, уселся со мной рядом и чего-то ждет.
— Дело вот в чем, коллега, — начал я, внезапно почувствовав, что надо бы ему рассказать все, буквально все, как на духу, — дело в том, что меня в наркоманы записали, а ведь это же совсем не так… Жена твердит, чтобы я лечился. И самое главное, никто не желает меня слушать!..
