Потом чьи-то пальцы впиваются ему в предплечья, чьи-то руки больно сдавливают его подмышки, опускают Сильвера на каменный пол, и его пробирает дрожь. Вспышки цвета, какое-то движение. Это как момент рождения, думает он. Он слышит голос Джека: «Давай же, Сильвер! Очнись, черт тебя раздери!» А потом над ним склоняется Кейси, и он различает бегущие по ее лицу струйки воды, в которых вспыхивает солнце. «Папа, — кричит она, — ты меня слышишь?»
Он кивает и откашливает хлорированную воду. Вокруг вроде собралось много людей, и он думает о своем дряблом животе, выставленном на всеобщее обозрение.
— Я в порядке, — говорит он, переворачиваясь и пытаясь сесть.
Чьи-то руки сзади подхватывают его.
— Аккуратно, плавно, — звучит голос Оливера.
Он медленно садится и смотрит на Кейси, которая пытается сдержать слезы.
— Что, черт возьми, произошло? — спрашивает она.
— Не знаю.
— Ты просто пошел на дно.
— Я не нарочно.
— Точно?
Он видит ее в чуть странном ракурсе, не понимает, насколько она далеко от него. Он оглядывает бассейн, людей, стоящих вокруг, студенток — все неотрывно смотрят на него. Он как будто видит их под странным углом. Он слышит далекий звук сирены и, когда подъезжает скорая, уже понимает, что ослеп на левый глаз.
Глава 30
— Ты умрешь, — говорит ему Рич.
Он склонился над Сильвером и водит своей ручкой-фонариком по его глазам.
— А то я не знаю.
Рич выключает свет и пристально смотрит на него.
— У тебя то, что называют amaurosis fugax.
[8]
— Вот видишь, этого я не знал.
Кейси сидит по-турецки у него в ногах, усмехается и качает головой.
— Маленький кровяной сгусток попадает в глазные сосуды. Может, он сам собой рассосется. Ты уже реагируешь на свет.
Он закрывает правый глаз и видит взрыв светлых пятен в левом.
— Значит, он вернется в норму?
— Возможно. А возможно, и нет.
В палату заходит Дениз. Она слегка запыхалась, будто бежала от самой парковки. Все смотрят на нее, и она краснеет. Она кажется юной и застенчивой, и у Сильвера в груди появляется странное чувство.
— Ты здорово выглядишь.
— Заткнись, Сильвер, — говорит она, но без особого раздражения, и ему приходит в голову, а не думает ли и она о том объятии. — Ты как?
— Справляюсь.
Это старая несмешная шутка времен самого начала их женитьбы, и по быстрой неуверенной улыбке Дениз он видит, что она сработала.
Рич отступает в сторону, в одно мгновение став незваным гостем в собственной больнице, в этой семье, и какая-то небольшая малозначительная часть Сильвера, которая не злорадствует, даже испытывает к нему сочувствие. Если вдруг вы полагали, что на пороге смерти он станет великодушнее, вы ошибались.
— Привет, — говорит ей Рич.
Он целует ее в щеку, и это выглядит странно, потому что на нем врачебный халат, потому что между ними, очевидно, есть некоторое напряжение и потому что раньше она была его, Сильвера.
— Раньше она была моей, — говорит он.
— О, черт, Сильвер! — восклицает Кейси. — Только не начинай!
— Я знаю, — говорит Рич. — Но теперь она будет моей.
— Рич, — тихо одергивает Дениз.
— Что?! — Рич поворачивается к ней. — Разве не этим мы тут занимаемся? Говорим все, что вздумается, верно? И всем весело.
— Он болен.
— Он не просто болен. Он умирает. И я единственный, кто вроде как намерен этого не допустить.
— И я это ценю, — говорит Сильвер.
— Ты мудак, Сильвер.
— На этот счет я бы послушал заключение другого врача.
Рич разворачивается так стремительно, что Сильвер уверен, он собирается врезать ему.
— Окей, Сильвер, вот тебе заключение другого врача, — выдает он. — Ты не хочешь умирать. Ты просто хочешь легкого прощения, хочешь, чтобы никто не вспоминал, что ты бросил жену и дочь. Ты так поглощен собой, что даже не видишь, что всем этим ты только еще больше их доканываешь.
— Прекрати, — говорит Дениз.
— Скажи, что я неправ, Дениз! — кричит он. — Скажи, что не из-за него я ночую в гостинице.
— В гостинице? — Сильвер.
— Заткнись, Сильвер, — Кейси.
— Не надо здесь, — Дениз.
— А где еще? Ты даже на звонки мои не отвечаешь, — Рич.
Сильвер вылезает из кровати и смотрит на Кейси.
— Пусть поговорят, — заявляет он, направляясь к двери. Но Рич преграждает ему путь. Сильвер оглядывает его с ног до головы, прикидывая, назревает ли мордобой. Рич выше на несколько сантиметров, но, вероятно, ни разу в своей взрослой жизни не дрался, а вот Сильвер — настоящий ветеран пьяных разборок. Ни одной из них он не помнит, и все они были проиграны, но все же умение держать удар — это уже полбитвы.
— Она твоей не будет, — говорит Рич.
— Что?
Рич смотрит на Дениз, произносит медленно и размеренно:
— Дениз. Она твоей не будет. Она выйдет за меня. Возможно, она сейчас и сомневается, но закончится все именно этим. Даже если ты оттянешь это ненадолго, даже если временно собьешь с толку, но в конце концов я женюсь на Дениз, и мы вместе с Кейси… похороним тебя.
— Если только я не сделаю операцию.
— Верно. Ты будешь жить или умрешь. Но мою жену ты не получишь.
Он был благороден и мерзок одновременно. Позже Сильвер еще раз проиграет этот разговор в голове, чтобы понять, как же это Ричу удалось. Но сейчас Сильверу немедленно надо уйти.
— Куда ты?! — испуганно кричит ему вслед Дениз.
— Домой.
— У тебя только что был приступ, Сильвер!
— Ага, — отвечает он. — Но он был несерьезный.
В коридоре он оборачивается на Кейси.
— Все в порядке, детка, не плачь.
— Я не плачу, — говорит Кейси и пальцами вытирает ему лицо. — Плачешь ты.
Когда-то он любил девушку. Она была красива и добра, мягка и тверда, у нее был острый ум и убийственная улыбка, и по каким-то загадочным причинам она тоже его любила. Она смеялась над его шутками, и желала его тело, и отдавалась любви к нему со слепым доверием, что согревало ему душу и одновременно пугало. Они занимались любовью неистово и самозабвенно — так, что земля дрожала. И потом, лежа рядом с ней, бедро к бедру, со вкусом ее пота на языке, он давал обещания, и она верила им. Это не была любовь с первого взгляда, скорее из тех, что разгорается медленно, но если уж накроет, то с концами. И потом, однажды вечером, когда они ели мороженое на пристани, он попросил ее снять кладдахское кольцо,
[9]
чтобы получше рассмотреть, а вернул уже кольцо с бриллиантом. И она никак не могла унять слезы, и он целовал их, и обещал, что никогда больше она не будет плакать по его вине, и это было одно из сотен обещаний, которые он нарушал раньше, чем сам мог предположить.
