— Выглядит многообещающе, — говорит Джек.
Они наблюдают за тем, как Оливер поднимается, неохотно спустив с колен внука. Он поворачивается к Тоби, и они натянуто обмениваются парой слов и рукопожатием. Оливер протягивает руку и нерешительно касается плеча сына. Это такое неловкое, почти робкое движение, что у Сильвера внутри все сжимается от жалости. Он многое знает о разбитой любви, что порождает потребность в таком вот контакте.
Оливер садится на корточки, чтобы обнять внуков. Младший отодвигается и целует его в щеку. Даже в машине им слышно, как нежным, тоненьким голоском он произносит:
— До свидания, дедушка.
Оливер садится в машину, и Джек трогается.
— Ну, — говорит Джек, — как все прошло?
— Он меня не прогнал, — отвечает Оливер.
— Потихоньку-помаленьку…
Оливер кивает и отворачивается к окну, за которым окраины сменились торговыми центрами и светофорами, а затем и многокилометровой автострадой Гарден-Стейт-парквей. Все притихли, отдавшись шумному потоку ветра в кабриолете, который мчит по хайвею под управлением Джека, и только то и дело подрагивающие плечи Оливера выдают, что он тихо плачет, притулившись у окна автомобиля.
Когда они отъезжают с придорожной стоянки чуть к северу от Ньюарка, Джек спрашивает, приедет ли сын на операцию Оливера.
— Он про это не знает, — отвечает тот.
Джек недоверчиво глядит на Оливера.
— Ты что, не рассказал об операции? Даже не упомянул об операции?
— Как-то к слову не пришлось.
— А как насчет рака? Тоже не пришлось?
— Не хотелось манипулировать.
Джек так врезает по тормозам, что они дружно съезжают со своих сидений. После чего он поворачивается к ним лицом, не обращая ни малейшего внимания на то, что машина стоит прямо посреди дороги.
— Я хочу официально заявить, что вы оба обращаетесь со своими болезнями с совершенно головокружительной степенью невменяемости. Один не удосуживается сделать операцию, которая спасет ему жизнь, другой держит в тайне от друзей и родственников свой рак. Ну просто сил нет, Господи Иисусе!
Сзади сигналит машина, потом злобно объезжает их. Джек приподнимается и громко кроет матом водителя.
— Успокойся, — говорит Сильвер.
— Пошел ты, Сильвер! — раздраженно бросает Джек. — Пошел ты со своей разорванной аортой и своими дурацкими проникновенными монологами, от которых всем становится неловко.
— Джек… — призывает Оливер, когда еще один автомобиль, сигналя, объезжает их.
— И ты туда же, Оливер, — все больше распаляется Джек. — Пошел ты со своими гребаными секретами про рак и своими старческими избитыми разговорами. Тебе пятьдесят шесть, черт возьми! Спустись на землю! — Он переводит взгляд с одного на другого, снова садится на место и хмуро глядит вдаль. — У меня есть бывшая жена, которая не прочь, чтобы я умер, и восьмилетний внебрачный сынишка, которого вырастили в полной убежденности, что я антихрист, — мрачно говорит он. — У меня нет семьи. Вы моя чертова семья. И уж поверьте, я сознаю всю плачевность этого факта, но другого не дано. И меня достала ваша легкомысленность на тему смерти. Смерть — самое нелегкомысленное, что вообще существует. И если вы двое бросите меня тут одного только потому, что вам было в лом позаботиться о себе, как всем нормальным людям, я уж поставлю себе за правило каждую чертову неделю навещать ваши треклятые могилы только ради того, чтобы поссать на них.
Для пущей убедительности он сам себе кивает, снова заводит машину, и они продолжают путь.
— Простите, — произносит он, словно отвечая запоздалым мыслям.
— Не надо извиняться, — говорит Оливер.
— Хорошая была речь, — соглашается Сильвер.
— Да? А я было подумал, что слегка перегнул с «поссать на могилы».
— Не, — говорит Сильвер. — Нормально.
— Точно?
— Ага. Ты молодец.
— Я это больше образно, — оправдывается Джек, и что-то в том, как он это произносит, вызывает у Кейси приступ хохота до слез, который длится с полмили, если не больше.
Глава 49
Сегодня как-то все сложно.
Во-первых, Сильвер стал видеть звезды. Не прямо-таки звезды, но какое-то мерцание, словно воздух прошит блестками, и все вокруг, начиная с его места за барной стойкой, между Оливером и Джеком, мерцает и переливается. Во-вторых, он приканчивает уже третью порцию бурбона.
Он никогда не был любителем пива, всегда считал его вялой выпивкой. Он верен бурбону исключительно в чистом виде, и методом проб и, большей частью, ошибок приучился запивать его водой после третьего стакана. Но после трех приличных порций неизменно случается этот прилив тепла, и пространство едва ощутимо смещается, будто кто-то легонько убавил силу тяготения.
Такие дела.
А еще на скорую руку собранной сцене сидит Лили, бренчит на гитаре и поет задушевную акустическую версию «We Belong» Пэт Бенатар, которую он находит красивой и в то же время довольно случайной. Он здесь по ее приглашению; последнее, что она ему сказала, когда он неуклюже пятился к выходу из книжного: «Завтра вечером я пою в „Дайс“. Народ не то чтобы ломится. Вам стоит заглянуть».
Он уловил и был тронут наигранностью этого якобы случайного приглашения, брошенного вскользь, как бы между прочим, и в результате вот он здесь, обнадеженный и ровно потому же злой на самого себя. Надежда никогда не была его союзником.
Сегодня все непросто еще и потому, что Миранда, мать внебрачного сына Джека Эмилио, работает за барной стойкой, и она, очевидно, не слишком рада видеть тут Джека. Из всех баров во всех городах мира, думает Сильвер.
[13]
Джек тоже не облегчает ситуацию, беззастенчиво пялясь на жену поверх пивной кружки.
А Оливер явился один, но не столько ради крайне необходимой моральной поддержки, а потому, что сегодня он впервые за десять лет встретился с сыном и впервые увидел своих внуков, так что теперь ему нужно унять выпивкой боль, надежду и страх одним махом.
А Дениз в субботу выходит замуж, и этот день огненными буквами каленым железом выжжен у него в мозгу Он не знает, станет ли ее замужество лучшим или худшим, что случилось с ним в жизни, спасет ли его или окажется тем, что доведет до ручки.
Так что да, все очень сложно.
Время искажается. Оно замедляется и ускоряется без всякой логики или причины. Лили допевает Пэт Бенатар и переходит к Крисси Хайнс, но вот она уже заканчивает и эту песню, а Сильвер не помнит, чтобы прослушал ее от и до. Теперь она играет «She Talks to Angels» группы Black Crows — без нее почему-то не обходится ни один плейлист баров по всей стране, — и он слышит каждую ноту, и аккорды являются ему в виде цветных пятен, реющих вокруг, вспыхивающих и меняющих оттенки в мерцающем воздухе.
