— А если оформлю, что ты оказался там… случайно, тогда дело другой оборот принимает, сам понимаешь. — И участливо поинтересовался: — А нога-то зажила?
Рябой лишь отмахнулся:
— Да хрен с ней, с ногой-то… не впервой! А по ушам не проедешь, начальник, я «слюну пущу»… как на исповеди, а ты меня сам же под стеночку и уговоришь. Так?
— Ты меня не интересуешь, — честно признался Сарычев — Мне нужен Кирьян! А чтобы достать его, я готов пойти на некоторые… компромиссы.
Рябой отрицательно покачал головой:
— Начальник, Кирьяна тебе не достать. Он сидит высоко, — возвел Рябой глаза кверху. — У него везде свои слухачи. Вот я сейчас здесь с тобой за жизнь толкую, а вечером наш базар будет ему по полкам разложен. А потом, я с ним не кентуюсь. Он пахан, масть держит! А я «махновец».
— Я слышал, что ты грамотный, газетки почитываешь.
— Случается.
— И какая газета тебе нравится больше всего? — допытывался Сарычев.
— Да разные, — неопределенно пожал плечом жиган.
— А мне «Известия». И знаешь почему?
— Просвети.
— А потому, что там печатают известия об исполнении расстрельных приговоров. Среди расстрелянных часто встречаются фамилии моих недавних знакомых. Знаешь, что бы я тебе пожелал?
— Ну-у, — протянул Рябой.
— Чтобы ты не оказался в этом скорбном списке. — Рябой подавленно молчал. Сарычев хмыкнул: — В молчанку решил поиграть? Напрасно. Я человек серьезный и подобных вещей могу не оценить. Тебе по молодости лет, наверное, кажется, что смерть где-то далеко… А она, быть может, вот здесь, рядом, — улыбка Игната сделалась зловещей. — Я не буду тебя долго упрашивать, — Сарычев развел руками. — Извини, дел много. Итак, я задаю тебе первый вопрос… Если не пожелаешь отвечать, он может стать последним. Как ты оказался во дворе?
Рябой заговорил не сразу. Помолчал, хрустнул пальцами и угрюмо заговорил, чуть наклонив голову:
— Не канает мне нынче масть! Сделал ты меня, начальник… По самую макушку сделал. Только слово дай, что к стенке не поставишь… Нет на мне крови.
Чай был допит. Отодвинув пустой стакан, Сарычев произнес:
— Я не господь бог… но от стенки отведу.
Рябой покосился на дверь и отвечал:
— Твоя беда, начальник, что недооцениваешь ты Кирьяна. Ты здесь чихнешь, а он на своей малине тебе желает… в «деревянный бушлат» сыграть. Вот так-то!
— Что ты этим хочешь сказать?
— А то, Хрящ… ты уж извини, я тебя так по старой памяти называть буду. Меж собой мы тебя иначе и не величаем.
Сарычев усмехнулся:
— Валяй, коли нравится. Я не в обиде!
— А то, что в твоем окружении есть человек Кирьяна.
— Продолжай.
— Каким-то образом пахан просчитал, что вы именно там пройдете. Он нам заранее сказал. Потащил нас под утро в переулок, показал, где лежать. Мне велел быть на атасе… Если кто появится, то подать сигнал.
— Значит, ты увидел нас и подал знак?
Рябой замялся, а потом махнул рукой:
— Колоться, так уж по полной!.. А что сделаешь, Хрящ, если я для того и поставлен был Как только вы появились, я ему дал знак.
— Как?
— Да кашлянул пару раз! Чего тут мудрить.
— Хорошо. Пойдем дальше. Четыре наших человека к тому времени были мертвы. Кто их убрал?
— Вот этого я не волоку, Хрящ. Ну, падлой буду, не въезжаю! А просто, мы когда туда пришли, их уже сделали!
— Где сейчас может быть Кирьян? — задал главный вопрос Сарычев.
— Чего не знаю, Хрящ, того не знаю. За такое любопытство можно и без котелка остаться. Сказано же тебе, я у него никогда в корешах не числился. Он ведь не туз колыванский, родной маме не верит. А потом, кто я для Кирьяна? Конторщик не при делах, а он циголь с именем! Если с кем и водит дружбу, так это с Макеем… да вот еще со Степаном.
— Где я могу найти Макея?
Рябой призадумался:
— Точно сказать не могу… Он ведь не в кукарешнике парится. Лапти в руки взял да почапал! С вами по-другому нельзя, слабину дашь, так мгновенно на «царской даче» окажешься… А то где и подальше… Вы ведь на нашего брата пуль-то не особенно жалеете.
— Ты мне восьмерины-то не плети!
— Был я у него недели две назад. В Мароновском переулке он тогда залег. К себе-то Макей приваживать не любит. Недоверчивый. А тут как-то повстречались на Якиманке. Я с барышней был, а он один. Говорит, зарулим ко мне, только барышню свою отправь. Ну, я своей ляльке дал полтину на извозчика, а мы с ним на его хату заявились. Я у него тогда спросил, что за праздник такой. А он мне втирает, что у него всегда праздник, когда в карманах капуста шебуршит. А только за разговором он мне признался, что кассу они взяли в одном кооперативе. Деньжата между собой поделили, вот оттого он теперь и шикует.
— А кто с ним кассу брал, сказал?
Рябой отрицательно покачал головой:
— Такое дело даже спьяну нельзя говорить. За себя болтай, а других не впутывай. Но если покумекать, — Рябой призадумался, — то без Кирьяна не обошлось, это наверняка!
— И все-таки пошевели мозгами. Вспомни, где он может быть? Вспомни людей, которым он доверяет. Их не так уж и много.
Рябой вновь задумался, уткнувшись в пол, а потом неуверенно предположил, пожимая плечами:
— Может, у маханши Трегубовой. Она одна из немногих, кому он доверяет. Она его нищало толкает.
— Теперь уже не толкает! — резко обрубил Сарычев.
Прошедшей ночью Игнат стал свидетелем неприглядной картины: труп Елизаветы Трегубовой был обнаружен в сточной канаве на Лефортовском валу. Рядом лежал ее потертый чемодан, в котором она хранила ценности. Его Сарычев заприметил еще в первый раз, когда только появился на Хитровке. Теперь, выставив напоказ пустое темное нутро, он лежал рядом со своей хозяйкой. Скорее всего, Трегубова стала жертвой случайного ограбления. Извозчик, прельстившись на ее багаж, остановился в чистом поле, убил и раздел бывшую малинщицу до исподнего. Во всяком случае, нашлось двое свидетелей, которые видели, как она уезжала на пролетке.
Сарычев не исключал и такого варианта, что бывшая малинщица была ограблена друзьями-жиганами, пристально следившими за ее накоплениями.
Так что не всегда верна пословица: «Ворон ворону глаз не выклюет».
Глядя на ее ноги, он с трудом мог поверить, что совсем недавно они вызывали у него здоровый мужской аппетит.
— Хрящ, у меня есть шанс? — негромко спросил Рябой.
— Все зависит от того, насколько ты со мной был откровенен, — произнес Сарычев и громко крикнул: — Эй, дежурный!.. В камеру его!.. Пусть подумает.
