Таких цехов по расфасовке наркотиков на разовые дозы он повидал достаточно в своей жизни, чтобы усомниться. Здесь же лежали аккуратно разложенные вдоль длинного стола белые пластиковые пакеты с героином, темные — с курительными смесями. Скорее всего, гашиш.
Вернувшись к связанному, Игнатьев присел рядом на корточки и похлопал по щекам.
— Живой, корешок? — спросил он, когда парень открыл глаза и, морщась, уставился на него. — Живучий ты. Давай поговорим. Зачем убили всю семью Никольченко? Там был мужчина, старик со старухой, две женщины и двое детей. Их зарезали, а дом потом подожгли. Так зачем?
— Ты кто? Ты этот, что ли… бывший мент?
— Как тебя зовут? — спросил Игнатьев, рассматривая парня, которому на вид было не более двадцати пяти лет.
— Вова… Володя…
— Погоняло какое?
— Монах, — стараясь не показать страха, осклабился парень. — Монахов фамилия, вот Монахом и прозвали.
— Я задал вопрос, Монах.
— Слышь, мент, — вдруг торопливо заговорил парень, — ты зря все это затеял. Ты лучше вали из города. Тебя искать далеко никто не будет. А я скажу, что не видел, кто на нас напал! Слышь…
— А жить ты не хочешь? — с сожалением спросил Игнатьев и приподнял перед лицом Монаха окровавленный нож.
Он повернул лезвие плашмя и мазнул засыхающей кровью его товарища Монаха по губам. Увидев, как глаза парня наполняются животным ужасом, Игнатьев приставил острие к его груди и чуть надавил.
— Я задам вопрос, — проговорил Зосима Иванович с окаменевшим лицом, — а потом буду медленно давить на нож. Если ты не отвечаешь, то нож медленно вонзается в твое паскудное тело. Все глубже и глубже. И очень медленно. Зачем убили семью Никольченко?
Остро отточенное лезвие шевельнулось, и на ткани рубашки выступило пятнышко крови. Монах задрожал всем телом и попытался отползти к стене, но связанные руки ему мешали.
— Я не знаю, я не был там! Нет… — верещал он, а нож опять шевельнулся. — Бабу! Бабу надо было срочно убрать, я не знаю… Правду говорю! Ее пацаны выследили, это была баба Белого… она видела, как его убивали, и свалила оттуда. Ее велели найти и пришить! А когда нашли… когда она к этому твоему Никольченко пришла, нам и велели всех… Это Череп велел… он и братана твоего убил… это Череп, клянусь!
— Кто над Черепом стоит?
— Я не знаю… какой-то из администрации, патлатый. С ним только Череп общается. А еще я слышал, как он говорил, что у них там все до самого УВД схвачено, что он никого не боится.
— Ты кого убивал в доме? Ты лично?
— Я? Я не был там, клянусь! Я не убивал… я на стреме стоял… я вообще не знал, что убивать будут…
— Врешь, сука! Был ты там, сука, насильник!
— Это не я, это другой насиловал…
— Что? — заорал Игнатьев, схватил Монаха за ворот рубашки и рванул на себя. — Насиловали? Кого, падла, насиловали? Ну?
В горле у Игнатьева запершило, и голос начал срываться. Кашлять не получилось, потому что мешал спазм в горле. Першить начало так, что на глазах выступили слезы. Картины одна ужаснее другой мелькали перед глазами. Что там могли устроить эти садисты, прежде чем всех убили, а потом сожгли? Там же Галкина сестра была… и дочка ее…
— Ах ты мразь, — осипшим голосом прошептал Игнатьев.
Рука с ножом поднялась и зависла над побелевшим Монахом. Лезвие тускло мерцало и дрожало. Но Игнатьев чувствовал, что этого мало, мало просто убить, мало изрезать его на куски. Он в бешенстве отшвырнул нож в сторону и нанес страшный удар Монаху в челюсть. Голова парня мотнулась и со стуком ударилась о стену. Игнатьев вскочил, ухватил свою жертву за воротник рубашки и рванул. Но ткань не выдержала и лопнула. Тогда он схватил парня за волосы и потащил внутрь склада. Бросив его на пол, он, страшно матерясь, выскочил на улицу и стал искать труп другого бандита. Пелена, застилавшая глаза, мешала видеть. И он нашел тело, только когда споткнулся о него.
Втащив труп, он швырнул его на Монаха, лежащего без сознания. Обшарив карманы обоих бандитов, вытащил ключи от машины. У мертвого в заднем кармане оказался пистолет. Игнатьев вытащил его, посмотрел на свет. Табельный «ПМ». Из кобуры какого трупа он в свое время был вытащен?
Когда в багажнике нашлась канистра, почти полная бензина, Игнатьев обессиленно опустился на землю. Мысли путались. Обнаружив бензин, он подумал о том, что есть бог на свете. Есть, потому что он дал ему шанс совершить наказание, и такое, какого эти нелюди заслуживают. Но потом подумал, что бог не может помогать в таком деле, но тот же бог позволил этим же упырям совершить ужасные вещи. Все смешалось в голове. И уже ни о чем не думая, понимая, что уже запутался, что больше не может спорить с собой, он поволок канистру в дом.
Монах уже начинал шевелиться. Вид окровавленного тела одного бандита и второго, о котором ему сказали, что он садист и насильник, снова прибавил решимости. Игнатьев открыл канистру и стал ходить и плескать бензин на все, что встречалось ему на пути. Постоял над двумя телами, стиснув до боли зубы. Перед глазами проплывало лицо Галины, миленькое лицо ее сестры Ирины, кроватка на втором этаже, которую Сергей держал специально для маленькой Аленки, потом огонь, который пожирал эту кроватку вместе с детским тельцем, пожирал дом и близких ему людей. Смерть!
Игнатьев с почти безумным лицом вылил остатки бензина на еще живого Монаха и труп его дружка. Поднял с пола обрывок какой-то бумажки, чиркнул зажигалкой и попятился к двери. Гореть вам всем в аду, всем!
Пламя ахнуло так дружно по всей комнате, что Зосима Иванович чуть не задохнулся. Он захлопнул дверь, прошел через коридор и закрыл наружную дверь. Ему показалось, что послышался сдавленный нечеловеческий вопль…
— Вы что! — орал Остапенко и метался как тигр в клетке по краю своего бассейна. Сломанный раскладной стул и перевернутый стол с напитками валялись на траве. — Вы соображаете, что он натворил? На какую сумму он сжег товара! Его совсем никто не может остановить, этого вашего сумасшедшего майора? Вы понимаете, на какие деньги мы попадаем?
— Ему кто-то помогает, — попытался вставить реплику бледный и потный Кадашкин.
— Плевать мне! И на тебя, и на того, кто ему помогает! Понял? Найти! Голову мне его сюда принести! Сутки тебе на это, Кадашкин, сутки! Или я твоей головой буду вот на этом газоне играть в футбол! А ты что стоишь и глазами хлопаешь? — повернулся Остапенко к Жондареву. — Где твои хваленые всемогущие органы? В штанах? А в голове у кого-нибудь из вас что-нибудь есть? Сначала вы из-за одной бабы устроили резню, теперь по городу гуляет человек, который знает не только подробности об этом деле, но и уничтожает бизнес. Не только мой, от него кормятся такие люди, которые растопчут вас и не заметят! Вы это соображаете, уроды? Пошли вон!
Кадашкин выскочил первым за ворота, на ходу вытирая лицо потным платком. Подполковник со сжатыми губами вышел следом, стараясь выглядеть степенным, но у него дрожали руки.
