– Ну вот, теперь я испачкаю тебе машину, – оглядывая себя, печально сообщила я парню и снова пустила из глаз слезы.
– Не говори ерунду, – возмущенно покачал он головой, убрал баллонный ключ, подошел ко мне и, подняв ладонью мой подбородок, посмотрел мне в лицо. – Поедем, а? Уже десятый час. Мне звонить должны, да и родители твои…
– Да-да, конечно, – не дала ему договорить я, отправившись к «БМВ». Мы загрузились и поехали.
«Господи, какая же я тупая! – укоряла я себя по дороге, размазывая грязными руками неугомонные слезы по не менее грязному лицу. – Кто мне сказал, что он не убивается по поводу смерти друга? Он же ищет убийцу, и Николай не баба, чтобы слезы лить, например, как я сейчас. Владельцем банка ему все равно не быть, он всего лишь заместитель, значит, нет и мотива. Владимир Палыч обычный сукин сын, а я… я просто дура!»
Он посмотрел на меня и улыбнулся.
– Здоровски выглядишь!
Я хотела ответить: «Ты, между прочим, не лучше», но вместо этого расхохоталась. Тогда он с сомнением поглазел на меня и нахмурился, мол, как, опять? И в тот момент я поняла, что мне плевать, пусть он трижды бандит и четырежды подлый махинатор в своем банке, но он не убийца, и я всегда буду с ним, до конца жизни.
К дому, где я живу, мы подъехали уже без четверти десять. Не к чести моей будет сказано, но я, прекратив истерически хохотать, снова начала плакать, еще раз убедившись в одной закономерности: долго смеешься – вскоре будешь долго плакать, что со мной в итоге и произошло. Слезы градом сыпались из глаз и никак не желали останавливаться, по этой причине я даже не удосужилась открыть дверь, чтобы выбраться на волю.
– Солнце мое, ну что же ты опять плачешь? – проявил сочувствие мой принц.
– Не могу остановиться, – шмыгнув носом, прогнусавила я.
Получив ответ, Николай подумал о чем-то, затем полез в бардачок и достал оттуда серебристую фляжку. Протянув ее мне, велел:
– На вот, глотни.
– Что это? – испугалась я.
– Чай, – хмыкнул он. – Здорово успокаивает.
Я, повинуясь, глотнула и…
– Кх… кхэ-э!.. Что за пакость?! – откашлявшись, спросила я. Опять гад нехороший обманул! И почему он меня все время спаивает? – Что это?
– Коньяк. Ну как, уже лучше?
Я прислушалась к бастующему организму.
– Все внутри горит. Но плакать больше не хочется, – констатировала я и вылезла-таки из машины.
Он тоже вылез и подошел ко мне.
– Все еще горит?
Я кивнула, и Николай со слегка смущенным видом приблизил ко мне свое лицо и быстро поцеловал в губы, после чего предложил:
– Давай до квартиры провожу.
Я покачала головой.
– Не надо, у меня папа злой, он убивает всех, кто меня целует.
Коля рассмеялся:
– И много было жертв?
– Пока не было, но я не хочу, чтобы ты стал первой, – на полном серьезе заявила я.
– И чем же он меня убьет?
– Топором, – по-простецки ответила я. – Он его все время под боком держит.
Улыбка тут же сползла с его лица.
– Ну я поеду, а? – жалостливо попросил «храбрец».
– Конечно. Езжай.
Мы попрощались, он напомнил, что в четыре заедет, и уехал, а я стала подниматься на второй этаж. Естественно, я преувеличивала опасность, которой подвергался Колька. Отец, конечно, сейчас не в лучшем настроении – я хорошо его знаю и могу дать руку на отсечение, что он будет читать мне лекции, – но до смертоубийства, думаю, дело бы не дошло. И вообще, я не хотела бы, чтобы встреча родителей и моего избранника произошла при таких обстоятельствах.
Насколько я устала, поняла, только открыв дверь с двадцать первой попытки и сев прямо на порог: идти дальше не было сил.
– Явилась! – послышалось мамино язвительное с кухни, и через несколько секунд, щелкнув выключателем, передо мной предстали… две мамы.
– У-у-у… – протянула я. – Как все запущ… Да будет свет! – Не слишком внятно вышло, ну да ладно, только что со мной творится?
Матери схватились за сердце:
– Ах! – И понеслось: – Это что на тебе такое, овца? Ты почему такая грязная, как свинья? И чего расселась на пороге? – Я что-то промычала в ответ, на что мамы вторично схватились за сердце. – Ах! Сережа, иди сюда! Сережа, посмотри на нее, она ж в лоскутину пьяная!
«Только не надо Сережу!» – испугалась я и попыталась встать, но не все коту масленица: ноги вконец озверели и, не желая меня слушаться, разъезжались в противоположные стороны.
– Ты что такая грязная? Ты где валялась? – полезли с расспросами появившиеся отцы. – Ты знаешь, сколько времени? Одиннадцатый час! Немедленно объясняй!
– Че обе… обе… объе… А?
Как ни странно, отцы попались сообразительные, чего от моей везучести ну никак невозможно было ожидать, и, поняв меня, принялись толково конкретизировать заданный ими же самими вопрос:
– Объясняй, зачем напилась?!
– Да я и не пила совсем, – зажмурилась я от слепящего света коридорной лампочки, предпринимая очередную, точно не знаю какую – сбилась в счете на первой же, – но где-то пятую или шестую попытку встать на ноги. – Всего лишь один бокальчик шампусика. Вот такой, – почему-то решив, что всем четверым шибко интересно знать, какого размера был бокал, я оторвала ладонь от стены, держась за которую планировала подняться, и раздвинула указательный и большой пальцы, таким образом потеряв точку опоры и свалившись обратно на пол.
– Врет! – взвизгнули мамы. И как у них хором получается?
Тряхнув головой, я смогла разобраться, что родителей всего двое, а не четверо, просто двоится в глазах. Но отчего?
– Коньяк! – Свершилось! Мою не уставшую, как подумалось спервоначала, а алкашную, как верно заметили матери, голову осенило догадкой. Вот что со мной творится! Коньяк смешался с двумя бокалами шампанского. А ведь я еще и трезвенница. Вот и результат.
– Коньяк, – вдумчиво повторил папа. Теперь уже один, без клона. – Очень может быть. Ладно, почему пьяная, прояснили. Отвечай: почему так долго?
– Так мы это… ехали обратно, но в объезд, и вот незадача – колесо спустило, – довольно четко произнесла я. Прогресс идет!
– Врешь, овца! – гнула свое мамашка. Нет, ну почему, когда человек говорит правду, ему не верят? Некоторые вон врут без конца, и им всякие первокурсницы верят. Например, Колька. Не подают, не подают…
– Чего не подают? – изумленно переспросил папаня.
Вот форс-мажор. Выходит, два последних слова я сказала вслух.
– Воды… – пришлось пояснить.
– Ах, ей еще и воды принести! Овца! – Это уже мама. Хотя я могла бы и не пояснять: про ее излюбленное слово-паразит «овца» уже сочиняют легенды.
