– Каренина моя ненаглядная! – посмеялся он. – Я готов выполнить любую твою просьбу, кроме этой. Видишь ли, ничего не могу делать в полной тишине. Мне обязательно нужен фон. Домой прихожу – сразу телик врубаю.
И как прикажете обходиться, когда мы поженимся? Я как раз таки не перевариваю фон. Телевизор или радио у меня работают лишь в том случае, когда я слушаю или смотрю.
– Давай тогда пообщаемся, чтобы тишину нарушить, – предложила я компромисс.
– Ладно, уговорила. – Он нажал на кнопку, и радио заглохло. – О чем говорить будем?
– О тебе, – не придумала я ничего лучше.
– Обо мне неинтересно, – отмахнулся Коля.
– Давай тогда о работе. Как обстоят дела в банке? – Это был не праздный вопрос. Ожидая ответа, я лихорадочно думала, стоит рассказывать ему о банкротстве Грачевых или нет. Но что-то мне подсказывало, что он не ведает о том, куда подевались их деньги, и никоим образом в этой махинации не замешан. И это что-то являлось сердцем. А разум твердил обратное: «Как можно, будучи замдиректора столь крупного банка, не знать, какие дела в нем творятся?»
– В «Тэмпо» все в порядке. – В порядке? Он ведь вроде как разорен? Нет, Коля точно не в курсе, хотя… С другой стороны, он, если бы вертелся в центре банковских махинаций, счел бы нужным сообщить об этом мне? Вот, фиг тебе. – Вернется из Штатов законный владелец, и он станет «Риалити».
– Кто станет?
– «Тэмпо».
– А когда он вернется?
– Ну… где-нибудь через месяц, – прикинув что-то в уме, ответил мне Николай.
Я замолчала в глубоком раздумье относительно степени откровенности моего мужчины, но как только его рука потянулась к приемнику, вновь заговорила:
– Ты считаешь, что твою знакомую убили люди Федоткина? В таком случае и тебе может угрожать опасность.
– Я думаю, они поняли, что я приезжал в банк по надуманному предлогу, и стали следить за мной. Засекли передачу документов, связанных с Федоткиным, которые я долго и кропотливо собирал, от меня через тебя к ней.
Думаю, на данный момент все бумаги уже у них. Но в этом варианте они снова на коне, стало быть, мне ничто не угрожает.
Это меня немного успокоило. Ведь что ни говори, я опасалась за его жизнь!
– А что это были за бумаги? – проявила я здоровое бабье любопытство, но нарвалась на раздражение.
– Юль, я же ясно велел не соваться больше в это дело! – рассерженно бормотал он. – Видишь, до чего это довело? Два человека уже поплатились за это своими жизнями, причем один из них – человек совершенно непричастный ко всему. Неизвестно, что бы стало с тобой, если бы вы не выпрыгнули!
Ни с того ни с сего я спросила:
– Коль, а как ее звали? – Просто мне казалось странным, что свою знакомую он ни разу не назвал по имени.
– А? Что? – напряженно переспросил он. Слишком напряженно.
– Как ее звали, ту девицу?
– Какую девицу?
Хрякин был далеко не тупица. И все же я терпеливо повторила вопрос (упертости мне не занимать):
– Твоего специалиста по расследованиям. Которой я отдавала в кафе папку. Женщина в сиреневом платье, та самая, чей труп я обнаружила на субботнике. Как ее имя?
– А, эту. А почему ты спрашиваешь?
– А почему ты отвечаешь вопросом на вопрос? – раздраженно воскликнула я. – Неужели так сложно сказать два слова?
– Да зачем тебе? – не сдавался Хрякин. – Просто не вижу в этом смысла, ее все равно уже нет в живых.
– Ну, мне интересно знать.
– Зачем? – Опять это «зачем»!
– Ответишь – скажу. Ну?
– Э-э… Ну… Хм… Кхе-кхе… – стартовала полным ходом игра междометий.
– Ты что же, не знаешь имени своей знакомой?
– Видишь ли, она не то что моя знакомая, скорее знакомая друга одного моего знакомого… – и прочее в таком же духе.
Может, я и была дурой, но только лишь на три четверти. Последняя же четверть отличалась умением логично мыслить.
– И все же? Когда она звонила тебе, должна была как-то представиться?
– Вообще, это я ей звонил.
Вот попался-то!
– Тогда тем более! Как ты к ней обратился? Ты что, за пару дней успел забыть?
– Почему же это? Я помню, но не понимаю, зачем это тебе. Ее звали…
Двухсекундная пауза. Мне хватило.
– Можешь не утруждать себя выдумыванием, – довольно резко сказала я. – Ее звали Колесникова Елена Олеговна.
Я уж было начала корить себя за излишнюю грубость и засомневалась в своей правоте – если у меня отменная память на имена, это далеко не значит, что у всех такая, из этой версии вытекает, что Коля не врет, – но тут глянула налево: лицо сидевшего за рулем Хрякина настолько побледнело, что сравнялось цветом с отбеленной химическим средством скатертью, а пальцы принялись отбивать по кожаному чехлу руля такую чечетку, что мне сразу подумалось: «Что-то здесь не так».
Указатель «Круглово» мы проехали лишь в половине одиннадцатого. Сердце мое до того момента учащенно билось в груди: человек, о котором я не знала ничего, кроме того, что его люблю, стремительно увозил меня куда-то в неизвестность. Я решилась-таки прекратить игру в молчанку, царившую все это время в салоне «БМВ», спросив:
– Круглово – это поселок? Или деревня?
– Что-то вроде коттеджного поселка. Хотя раньше это была деревня и некоторые дома остались с тех пор, – вполне дружелюбно отозвался Николай, вернув цвет лица к исходному.
– Ты знаешь дом, где сдают помещение?
– Да. Потерпи чуть-чуть, осталось пять минут.
«…и затем я тебя убью».
«Да ну, чушь какая», – одернула я сама себя.
«БМВ» затормозил и посигналил. Ворота открылись, впуская нас во двор немаленького трехэтажного особняка.
Хозяйка встретила нас радушно, гостеприимно зазвала в столовую и принудила пить чай.
– Анна Михайловна, – представилась она. На вид ей было лет пятьдесят пять. Короткая шапка рыжих крашеных волос обрамляла круглое располагающе-добродушное лицо с минимумом морщин, а фигура была довольно полной.
– Николай.
– Юля.
– В доме три этажа, – открывая коробку зефира в шоколаде, стала рассказывать женщина. – На первом столовая, кухня, гостиная, ванная. Уж простите, но сауны и джакузи нет. Не успели с мужем обзавестись, помер он. Теперь вот вынуждена сдавать, чтобы одной как-то прокормиться. Второй этаж отводится приезжим. Там пять комнат, но все уже заняты. В каждой имеется по душевой кабинке и туалету. В одной живет молодой художник. Все утро гуляет на берегу озера, тут недалеко – минут десять-пятнадцать ходьбы, – потом запирается в комнате и пишет картины. Изображает все, что видел утром. Спускается только к ужину. Хотя, между нами говоря, платит за трехразовое питание, но у творческих людей, как известно, имеются причуды.
