Стоило переступить порог домика, как меня начало трясти – последствия пережитого стресса. Меня то знобило от холода, то бросало в жар, то снова знобило, короче, лихорадило по полной. А бедный Хрякин не знал, что со мной делать. Посадив на кровать, усердно поглаживал макушку, чуть не протер ее до дыры, приговаривая:
– Ну-ну, все закончилось, все позади, все будет хорошо…
Все было бесполезно, это меня только больше расстраивало, напоминая тот кошмар, который мне пришлось пережить. Додумавшись до этого, Николай с целью отвлечения от произошедших событий принялся меня целовать. Сначала осторожно, боясь напугать, но затем его поцелуи стали горячее, я на них ответила, и пошло-поехало…
Глава 16
– Ты что делаешь? – проснувшись, спросил меня в половине десятого Николай, застав возлюбленную за чтением. Сама возлюбленная пробудилась куда раньше и успела натянуть на себя позабытую вчера ночную рубашку, так как стеснялась предстать голышом.
– Изучаю категорический императив Канта.
– Кант, Кант… Философия, что ли? – проявил чудеса смекалистости Колька, вспомнив давно ушедшие времена и, как мне показалось, об их уходе жалея. Ну ничего себе, я-то уверена, что никогда по этим тюрьмам под названием «школа» и «институт» не заскучаю.
– Угу, – подтвердила я его догадку. – А ты изучал в институте философию?
– Изучал. Кажется… – Он перевернулся на спину. – А когда экзамен сдаешь?
– В середине июня. – Я перелистнула страницу, переходя к следующему параграфу.
– Так не скоро! Всегда заранее учишь? – изумился возлюбленный, поворачиваясь снова на бок, чтобы лучше меня видеть.
– Да. – Я захлопнула книгу. Похоже, выучить сегодня что-нибудь мне так и не удастся.
Я встала и потопала к сумке, чтобы убрать учебник до лучших времен. Когда мне готовиться к экзаменам? Понятия не имею. Наверное, вместо долгожданного «красного» диплома – а иначе за что страдать, только за «красный» – меня отчислят из сего заведения с позором.
– Хорошая ночнушка, – похвалил мое одеяние Хрякин, разом направив мои мысли в иное русло. Я стала себя разглядывать. Он что, издевается?! Да рубашка на черта похожа, да и ленточки куда-то посеялись… Боже!
– Ленточки, ленточки-и-и! – запрыгала я.
Но парень мой истолковал это восклицание по-своему и вдумчиво произнес:
– Да, с ленточками было бы лучше. Но так тоже ничего.
– Да нет же. Ленточки! Я знаю, где сейчас маньяк!
Спаситель спрыгнул с кровати.
– Что?! – Пришлось рассказать ему про ночной поход и про то, откуда взялся в доме участковый. – Нужно туда сходить, – авторитетно заявил Хрякин, выслушав меня от начала до конца и ни разу не перебив. Акунинскому следовало бы поучиться!
– Но мы даже без оружия. А он псих.
– Ладно, жди здесь, я сейчас.
Через пять минут, за которые я успела одеться, он предстал передо мной со знакомым до боли разводным ключом в руке.
…Обе ленты оказались на месте, и мы без труда обнаружили самодельное пристанище маньяка. Сляпанная на скорую руку, хижина уже довольно сильно покосилась. Приблизившись к развалюхе, я раздвинула в стороны прутья. На полусгнившем тряпье, составлявшем подобие пола в «трущобе», лицом вниз лежал мужчина с простреленной головой. Я тут же отвернулась, зажав рот руками, чтобы не закричать.
– Кто это? – тихо спросил спутник, прижав ко лбу холодный разводной ключ.
– Девочкин.
– С чего ты взяла?
– Красная футболка. Вчера на нем точно такая же была. Я хорошо ее запомнила.
И все-таки неверующий Фома Хрякин перевернул убитого (как любил поступать с встречающимися ему трупами) – все сомнения отпали, перед нами был труп загубившего десять (как минимум!) жизней маньяка-насильника Вадима Дмитриевича Девочкина.
Девочкин. Эта фамилия навсегда врежется мне в память, порождая следующие ассоциации: страх, ужас, насилие, смерть, жертвы, расчлененные тела, садист, маньяк. Топор, наконец.
Я почувствовала, что схожу с ума.
– Господи, эти трупы меня преследуют! Ну сколько можно?! Крюков, Колесникова, Дина, теперь еще этот… – Я пнула тело ногой.
– Интересно, кто его убил? – вдарился в гадания на кофейной гуще Коля.
– Ясно же как день! – Я уже говорила, что в мозгах у меня что-то переклинило, поэтому уверенным голосом изрекла: – Его убил Крюков! За то… за то, что тот его убил!
– Чего?! – Хрякин пребывал в здравом уме, посему, в отличие от меня, нашел вышеозвученное предположение лишенным всяческой логики.
– Это я его убил, – хриплым, низким голосом произнес кто-то у нас за спиной.
От неожиданности мы вскрикнули и резко обернулись. Одного взгляда на говорившего мне хватило, чтобы от всей души пожелать себе провалиться сквозь землю. С тем я, облокотившись на дерево, стала не спеша спускаться вниз по стволу. А все потому, что перед нами предстал… Вадим Девочкин, облаченный в темно-серый плащ с обширным капюшоном, закрывавшим лицо до середины носа, и вооруженный ружьем, тот, которого я выследила позавчера ночью, и тот, который сейчас признался в убийстве самого себя. Любопытно, его за это посадят? Или решат, что он имел полное право распоряжаться собой по собственному усмотрению? Да нет же, убийство – всегда убийство, значит, обвинят.
– Девочкин, Девочкин… – бурчала я себе под нос, достигая задним местом сырой от утренней росы почвы, но трепетала я не от страха (что нам сделает маньяк, коли он уже умер?), а скорее от непостижимости происходящего (как такое вообще может быть?).
Хрякин стоял молча. Да оно и понятно: тяжело говорить с открытым ртом.
– Успокойтесь, мадам. Исчадие ада Девочкин мертв.
– Но… Но… – поняв, что ничего не смогу вымолвить, просто ткнула в Плаща пальцем.
– Кто вы? – перевел Хрякин мое выкаблучивание на стандартный, человеческий, язык.
Неизвестный снял капюшон. Ничего общего с маньяком. Н-да, воображение может сыграть злую шутку. Почему я была так уверена, что человек в плаще и маньяк-насильник одно лицо?
– Я – каратель! – высокопарно представился мужчина лет сорока пяти типичной славянской внешности.
– Но почему?
– Одной из первых жертв была моя жена. Ей было всего тридцать восемь. Молодая, жизнерадостная, красивая женщина. Мы так любили друг друга! И вот ее не стало. Ушла на день рождения к подруге и не вернулась. Я нашел ее в парке. Вы бы видели то, что от нее осталось… – Губы мужчины затряслись, по щеке пробежала одинокая слеза. – Сначала я хотел покончить с собой, но дочь придала мне сил для борьбы. Я нашел свое предназначение – уберечь других людей от этого выродка, стерев его с лица земли. Как только я принял это решение, судьба ублюдка была предопределена. Этой ночью она свершилась.
