– Не поймали, не поймали! – запрыгал он по полу. Хоть и было плохо видно, но седая шевелюра старикашки, как я уже говорила, где-то в районе моего пояса, светясь ярким белым пятном, словно намазанная фосфорной смесью, быстро сменяла положение – то чуть выше, то чуть ниже, – то есть невысокого старика пружинило от пола, как мячик. – Людям света нельзя пользоваться бумагой и ручкой – это дети тьмы.
– То есть подземелья? – уточнила я.
– Нет, дети подземелья – это люди тьмы и детища людей подземелья, а детища людей тьмы – это дети тьмы.
– А! Ну теперь-то я поняла! – Это, конечно, сарказм.
– Ну что, прошел я второй экзамен?
– Да, – как-то неуверенно ответила ему Катька, видимо, как и я, она вместо того, чтобы что-то понять, запуталась еще больше. – А сейчас для третьего экзамена время настало. Вам необходимо на несколько вопросов ответить. Первый: зачем вы ходили к черту подземелья – следователю? Это ведь запрещено!
– Только вы не думайте, что я нарушил правила! – опять устрашился Козенко. – Я был разведчиком в царстве «темных». Чтобы раздобыть информацию для Света.
– О чем спрашивали «темные»?
– О Ленке Колесниковой, которую они забрали в свое подземелье. Думали, я поведусь на их удочку и расскажу, что видел, как ее забирали. А меня потом как ненужного свидетеля – да в подземелье. – А не дурак он, пусть и псих! Мне нравится здравый ход его мыслей. – Нет уж, дудки. Сказал, что ничего не видел.
– А на самом деле? – нащупала Катька надобную тему. – Видели, как ее забирали люди тьмы?
– Да, два раза, – понизил он голос до трагического шепота. – В первый раз мужчина, во второй – женщина.
– Как они выглядели?
– Мужчина высокий. Очень. Больше ничего не припоминаю.
Да, очень выразительная примета. Для тебя, коротышка, и метр шестьдесят гигантский рост.
– Ну а женщина? – спросила я.
– Хм… Стройная, темноволосая, пониже вас.
Катя ткнула меня в бок. Действительно, под это описание кое-кто на примете у нас имелся.
– Когда они приходили?
– Не знаю.
– Как это? Неделю назад? Раньше, позже? Какого числа? Во сколько?
– Да не знаю я! – разозлился старик. – Календарь и часы – детища людей тьмы.
Как по нему Кащенко плачет! Ой как плачет!
– Понятно. А как вы с ними столкнулись? На площадку выходили?
– Да нет же, никуда я не выхожу, – раздраженно изрек Михал Иваныч. – Я в глазок наблюдаю. Надо готовым быть к приходу посланников подземелья! Я знал, что они за ней придут, она ведь была проституткой!
– Подождите, – попыталась утихомирить разошедшегося донельзя Козенко дипломатичная Катерина. – Лица-то вы хорошо разглядели?
– У людей тьмы нет лиц, ибо лица присущи лишь детям света!
Ой как пла-ачет!
– Ладно, пошли, – сказала мне подруга. – Интересно получается: пол у детей подземелья есть, а лиц – нет.
– Стойте, – испуганно прошептал Козенко. – Так меня зачислят в детей света?
– Обязательно.
– Ага, спасибо вам. Только в секту не забудьте сообщить, хорошо?
– Обязательно, – не сговариваясь, повторили мы хором и вышли наконец на освещенную площадку.
Привыкнув к свету лампочки и перестав жмуриться, я повернулась к сумасшедшему:
– А почему вы назвали погибшую проституткой?
– А к ней постоянно мужики шлялись, – равнодушно-спокойным голосом ответил Козенко. Дверь захлопнулась.
– Может, он ее и кончил? – предположила Катька. – От зависти или ревности. А теперь умело под шизика косит. Третьих лиц выдумывает. Приколись, как в этом случае он сейчас над нами потешается?
Глава 18
Дома меня поджидал приятный сюрприз: Танька подметала полы. Сперва эта картина повергла меня в неописуемый ужас.
– Ты что?! – завопила я. – Ковер испортишь!
Но когда Грачева, надувшись, пояснила, что умеет это делать достаточно неплохо, просто-напросто ленится иногда, я успокоилась и порадовалась.
– Слушай, Юль, ты мне подруга? – Вспомнив тапочки и помойку, я мгновенно закивала, точно китайский болванчик. – Сходи ты к своему следователю, расскажи ему про «Тэмпо». Ну пожалуйста! Ведь это несправедливо!
– Нет проблем. Только пообедаю.
Акунинский выглядел уставшим, под глазами синяки виднелись. Заработался, бедный.
– А, Образцова, – совсем он мне не обрадовался, впрочем, правильно сделал. – Что, есть новости под конец рабочего дня?
– Ага. Насчет убитой Колесниковой.
– Ну выкладывай.
Я и выложила. Аккуратненько, двумя пальцами, трогая лишь за самый край – тот край, где не было пятен крови, разумеется.
– Что это? – Я передала всю историю с мусором и сумочками точь-в-точь, как мы сочинили сегодня с Хрякиным. – А с чего ты взяла, что платок, валявшийся в горе мусора, принадлежал покойной? Никак не пойму!
Вот те раз. Я тоже не пойму. А утром ведь казалось, что все так складно…
– Вы опять меня плохо слушали! – накинулась я на ни в чем не повинного следователя. – Этот великолепный шифоновый шарфик был зажат у трупа в руках! Наверняка она схватилась за него, когда ее выталкивали из окна, из чего следует вывод, что шарф принадлежит преступнику. Я, конечно, не оперуполномоченный, – скромно развела я руками, – и не имею права выражать свое мнение, так что судить вам…
– Подожди-подожди-подожди! – заголосил Бориска. – Та-а-ак… Ты сказала, что сунула сей атрибут в мешок для мусора, найдя возле холодильника, в том же месте, где была первая тапочка.
– Не совсем. Сначала была первая тапочка, потом вторая, прижатая холодильником. А с другой стороны из-под холодильника торчал шарф. Пока я ждала, когда явятся ребята и сдвинут его, я шарфик этот подобрала, ну то есть выдернула его из-под металлической громадины. И сунула в пакет. А потом уже, покинув то место, я и заключила, что он был у нее в руках.
– Допустим, – с подозрением в уголках маленьких глаз строго изрек Акунинский. – Но видишь ли, женщину сперва убили, а затем уже сбросили. Почему тогда преступник, которому, по-твоему, принадлежит шарф, не забрал его, а так и скинул вниз вместе с убитой?
Ой, засыпалась…
– Откуда же мне знать? – пожала я плечами. – Может, он и не имеет отношения к убийце. Мое дело – отдать, ваше дело – проверить.
– Ну хорошо, – вздохнул следователь и упаковал шарф в прозрачный пакет с зип-локом. – Это все?
Я покачала головой сперва утвердительно, затем, вспомнив о Грачевой, отрицательно.
– Ты уж определись. Эх, как опостылела эта работа! – вдруг поделился он наболевшим.
