— Мы не знаем ничего, Зейн.
Стук прекратился, Тэлли прижала палец к губам. Чрезвычайники
были не только невероятно сильны, но еще обладали острейшим слухом, как хищные
звери.
Вдруг ослепительный свет хлынул в щель. По комнатушке дико
заплясали тени, перед глазами у Тэлли замелькали светящиеся точки, в ноздри
ударил запах плавящегося металла. Режущий инструмент с шипением пережигал
цепочку. Еще несколько секунд — и чрезвычайники войдут внутрь будки.
— Вместе, — прошептала Тэлли и, протянув Зейну
одну капсулу, сделала глубокий вдох и положила вторую на язык.
По рту расплылась горечь. Вкус чем-то напоминал раскушенную
косточку винограда. Тэлли проглотила капсулу, и у нее в горле остался
кисловатый привкус.
— Пожалуйста, — тихо, умоляюще проговорила
она. — Сделай это вместе со мной.
Зейн вздохнул и проглотил капсулу, скривившись от горечи.
Глядя на Тэлли, он покачал головой.
— Это может быть очень и очень глупо, Тэлли.
Она попробовала улыбнуться.
— По крайней мере, эту глупость мы совершили вместе.
Она потянулась к нему, обвила рукой его шею и поцеловала
его. Дэвид не пришел, чтобы спасти ее. Он или умер, или ему было все равно, что
с ней и как. Он уродец, а Зейн красавец и умница, и он сейчас рядом с ней.
— Теперь мы нужны друг другу, — сказала Тэлли.
Их поцелуй еще не закончился, когда в будку ворвались
чрезвычайники.
Часть вторая. Исцеление
А поцелуи — удел лучше,
Чем мудрость.
Э.Э Каммингс «Ибо чувство важнее»
Перелом
Ночью ударили первые заморозки. Голые ветви покрылись инеем,
и деревья заблестели, как стеклянные. Глянцевые черные линии ветвей протянулись
за окном, разрезали небо на маленькие кусочки с острыми краями.
Тэлли прижала руку к окну, и холод от стекла перетек в ее
ладонь. От мороза послеполуденный воздух стал чище и прозрачнее. «Он такой же
хрусткий, как корочка наста на ветках», — подумала Тэлли. Чистота воздуха
и ясность мира за окном не давали расслабиться, держали в узде ту часть ее
души, что хотела вернуться в полудрему красотомыслия.
Она отдернула руку от стекла и стала смотреть, как медленно
исподволь тает отпечаток ее ладони.
— Нет больше сонной Тэлли, — проговорила она
нараспев, усмехнулась и прижала холодную ладонь к щеке Зейна.
— Да что за… — пробормотал он и пошевелился, но
ровно настолько, чтобы отодвинуться от ее руки.
— Вставай, красотуля.
Зейн чуть-чуть приоткрыл глаза.
— Затемнить, — распорядился он, обращаясь к
интерфейсному браслету.
Комната исполнила его приказ: окно сделалось непрозрачным.
Тэлли встревоженно нахмурилась.
— Опять голова болит?
Порой у Зейна все еще случались тяжелые приступы мигрени,
продолжавшиеся по нескольку часов, но последнее время они были уже не столь
мучительные, как в первые недели после приема лекарства.
— Нет, — буркнул он. — Спать хочу.
Тэлли взяла пульт и снова сделала окно прозрачным.
— Значит, пора вставать. А то на каток опоздаем.
Зейн посмотрел на нее, приоткрыв один глаз.
— Да ну их, эти коньки! Экая мерзость…
— Нет, мерзость — это спать до вечера. Давай вставай,
тогда у тебя будет ясная голова. Нам нужно быть просветленными.
— Просветленность — это полная мерзость.
Тэлли вздернула бровь, благо теперь могла это делать
совершенно безболезненно. Как красотка-паинька, она сходила к врачам, и ей
привели лоб в полный порядок, но на память о ранении она заказала себе
флэш-татуировку: черный кельтский орнамент в виде завитка над правым глазом.
Завиток вращался и пульсировал в такт с биением сердца. Вдобавок Тэлли сделала
глазной пирсинг, как у Шэй, — с часиками, идущими наоборот.
— Нет ничего мерзкого в том, чтобы встряхнуться, соня
ты эдакий.
Тэлли снова прижала ладонь к стеклу, чтобы зарядиться
холодом. Интерфейсный браслет сверкал на солнце, как замерзшие деревья за
окном. Наверное, уже в миллионный раз она поискала взглядом на металлической
поверхности браслета хоть тоненький шов, место спайки. Но казалось, что браслет
выковали из стали целиком, идеально рассчитав размер под запястье Тэлли. Она
осторожно подвигала браслет на руке, проверяя, не снимается ли он. Она с каждым
днем становилась все стройнее.
— Кофе, пожалуйста, — сказала она ласково
браслету.
По комнате потек кофейный аромат. Зейн заворочался в
кровати. Когда рука Тэлли достаточно охладилась, она прижала ее к обнаженной
груди Зейна. Он поморщился, но отбиваться не стал — только скомкал простыню и
судорожно втянул воздух сквозь зубы.
Зейн открыл глаза. Его золотые радужки светились, как
холодное зимнее солнце.
— А вот это меня здорово встряхнуло.
— Ты же говорил, что встряски — это мерзость!
Зейн улыбнулся и вяло пожал плечами.
Тэлли улыбнулась в ответ. Зейн был необыкновенно красив,
когда просыпался. Дрема туманила его взгляд, прогоняя лихорадочную
напряженность, резкие черты лица смягчались, и в нем появлялось что-то
беспомощное, что-то от мальчишки, который потерялся и хочет есть. Тэлли никогда
не говорила ему ничего такого, иначе Зейн, пожалуй, сделал бы себе
дополнительную пластику лица, чтобы избавиться от этого.
Тэлли пошла к кофеварке, перешагивая через кучки не отданной
в переработку одежды и грязные тарелки. Весь пол, до последнего сантиметра, был
завален вчерашними тряпками и посудой. У Зейна вечно царил беспорядок. Дверцы
гардеробной не закрывались из-за избытка одежды. В таком ералаше проще простого
что-нибудь спрятать.
Прихлебывая кофе маленькими глотками, Тэлли подошла к окну
доставки и заказала обычную экипировку для катания на коньках: плотные
синтетические куртки с подкладкой из искусственного кроличьего меха, штаны с
наколенниками (чтобы не больно было падать), черные шарфы и — самое главное —
толстые перчатки до локтя. Пока в комнату вываливалась заказанная одежда, Тэлли
отнесла Зейну чашку кофе, и он наконец начал приходить в себя.
Завтракать они не стали. Они уже целый месяц ни разу не
завтракали. Ввалившись в кабину лифта, они поехали вниз, к выходу из особняка
Пульхера.
[7]
По пути они болтали, как самые обычные красавчик и
красотка.
