И его название ей тоже не понравилось.
Зейн поставил на пол ведерко для шампанского, из которого выплеснулось
немного ледяной воды. Затем он вытащил из кармана карту памяти и сунул ее в
щель считывающего устройства станка. Станок ожил, засветился огоньками. Под
ногами у Тэлли ощутимо завибрировал пол. По столу прошла рябь. Металл словно
пробудился, вдруг сделался жидким и живым.
Когда все немножко утихло, Тэлли более внимательно
рассмотрела поверхность штамповочного стола. Крошечные чешуйки оказались
кончиками тонких стержней, которые можно было выдвигать и убирать, чтобы
придавать изделиям разную форму. Она провела пальцами по столу — но на ощупь
кончики стержней сливались друг с другом, образуя ровную поверхность.
— Для чего этот станок?
— Чтобы штамповать разные штуки, — ответил Зейн.
Он нажал на кнопку, и стол снова ожил: в его середине
возникло несколько крошечных симметричных холмиков. Тэлли заметила, что на
верхней части штамповочного пресса появились соответствующие вмятины.
— Эй, да это же тот самый поднос! — воскликнул
Фаусто.
— Конечно. А ты думал, я забыл? На них было так здорово
кататься с горки! — радостно заявил Зейн.
Он вытащил из-под станка лист металла и аккуратно уложил на
стол.
— Ага, — кивнул Фаусто. — Я все думал: почему
не наладят массовое производство.
— Это было бы слишком умно, — отозвался
Зейн. — Но готов поспорить: каждые несколько лет кто-нибудь из уродцев
заново изобретает эти «санки». Осторожнее. Сейчас включу.
Тэлли и Фаусто поспешно сделали шаг назад.
Зейн ухватился за рукоятки по обе стороны от стола и
одновременно нажал на них. Станок на секунду заворчал и неожиданно пришел в
движение. Верхняя часть опустилась на нижнюю с оглушительным лязгом. Звук эхом
пронесся по мастерской, и у Тэлли еще звенело в ушах, когда «челюсти»
штамповочной машины медленно раскрылись.
— Классно, правда? — спросил Зейн и поднял со
стола лист металла, преображенный в результате удара.
Теперь лист походил на обеденный поднос с
отделениями-вмятинами для салата, главного блюда и десерта. Поворачивая поднос
в руках, Зейн провел пальцем по бороздкам снизу.
— По хорошему сухому снегу на такой штучке можно выдать
хоть тысячу километров в час.
Фаусто побледнел.
— Не получится, Зейн.
— Почему?
— Тут слишком серьезная система безопасности. Даже если
бы тебе удалось одного из нас…
— Ты шутишь, Зейн? — вскричала Тэлли. — Даже
не думай совать туда руку! Пресс тебе ее оттяпает и не подавится!
Зейн только улыбнулся.
— Да я и не собирался. Как верно сказал Фаусто, тут
слишком строгая система безопасности.
Он вынул карту памяти из слота и вставил другую. Стол снова
завибрировал, и с краю образовалось что-то вроде горного хребта — или острых
зубов. Зейн пристроил в эти «челюсти» свое левое запястье.
— В перчатке видно плохо, но на самом деле, если
положить руку вот так, то пресс скусит часть браслета.
— А если он промахнется, Зейн? — горячо возразила
Тэлли.
Она с трудом сдерживалась, чтобы не повысить голос.
Браслеты, как обычно, были спрятаны под пальто и перчатками и замотаны шарфами,
но спор могла услышать красотка в дальнем конце мастерской.
— Пресс не промахивается, он работает предельно четко.
На нем можно детали для хронометра штамповать.
— Все равно ничего не получится, — заявил Фаусто и
положил пятерню на стол. — Включай.
— Да понимаю я, — процедил сквозь зубы Зейн, взял
за рукоятки и сжал их.
— Да вы что! — в ужасе воскликнула Тэлли, но пресс
не дрогнул.
По краю зажглась цепочка желтых огоньков, и тоненький
синтезированный голосок произнес:
— Отойдите подальше, пожалуйста.
— Этот станок чувствует присутствие человека, —
объяснил Фаусто. — Он реагирует на тепло тела.
Тэлли облизнула пересохшие губы. Ее сердце бешено
колотилось. Фаусто убрал руку со штамповочного стола.
— Не делай так больше! — выпалила Тэлли.
— Ладно, допустим, ты придумал, как обдурить станок. И
что толку? — продолжал Фаусто. — Чтобы перекусить твой браслет, нужно
долбануть по нему с такой силой, что и от руки ничего не останется.
— Нет. При скорости пятьдесят метров в секунду все
получится. Смотрите. — Зейн наклонился к столу и провел пальцем по
выдвинутым стержням. — Эти зубчики либо перережут браслет, либо прикусят
его так, что угробят всю начинку. И тогда наши кандалы превратятся в обычные
побрякушки.
Фаусто наклонился к штамповочному столу, чтобы посмотреть
получше. Тэлли отвернулась — она просто не могла смотреть, как ребята
бесстрашно суют головы в металлическую пасть. Она перевела взгляд на
женщину-стеклодува. Та, похоже, не слышала безумной троицы юных красавцев.
Спокойно и невозмутимо она поворачивала комок стекла в пламени небольшой печи.
Тэлли пошла в ту сторону, где работала женщина. Отойдя на
такое расстояние, что ее не могли услышать Зейн и Фаусто, она размотала шарф на
запястье и обнажила браслет.
— Позвони Шэй.
— Она недоступна. Сообщение?
Тэлли ругнулась, но сказала:
— Да. Послушай, Шэй, я знаю, что это мое восемнадцатое
сообщение за сегодняшний день, но ты должна ответить. Прости, что мы
подглядывали за вами, но…
Тэлли не знала, что еще сказать. Ведь ее могли подслушивать
надзиратели, — а может быть, и чрезвычайники тоже. Как же объяснить, что
она с друзьями собирается бежать из города этой ночью?
— Но мы боялись за тебя. Ответь мне, как только
сможешь. Нам надо поговорить… с глазу на глаз.
Тэлли закончила послание и снова обернула руку шарфом. «Резчики»,
то есть Шэй, Хо и Тэкс, решили поиграть в прятки и не отвечали ни на звонки, ни
на сообщения. Должно быть, Шэй пришла в ярость из-за того, что Зейн и Тэлли
шпионили за ее тайным ритуалом. Оставалось только надеяться на то, что
кто-нибудь из «кримов» разыщет Шэй и ее приятелей и расскажет им о плане
ночного побега.
Тэлли и Зейн всю вторую половину дня занимались подготовкой
к предстоящему побегу. «Кримы» собрали вещи в дорогу и рассыпались по всему
острову, чтобы тронуться в путь сразу же после получения сигнала из мастерской
— сигнала о том, что Тэлли и Зейн свободны.
Женщина закончила нагрев стекла, вынула полурасплавленный
ком из печки, подцепила его длинной тонкой трубкой и стала дуть в нее, придавая
стеклянному пузырю причудливую форму. Тэлли неохотно отвернулась от
завораживающего зрелища и вернулась к штамповочному прессу.
