— Но как же с системой безопасности? — спросил
Фаусто.
— Я могу избавиться от тепла, излучаемого моим телом.
— Каким образом?
Зейн пнул ногой ведерко для шампанского.
— Подержу руку тридцать секунд в ледяной воде, и она
станет холодной, как кусок металла.
— Да, но твоя рука — это все-таки не кусок
металла! — воскликнула Тэлли. — И моя рука тоже! В этом вся проблема.
— Послушай, Тэлли. Я не прошу тебя первой сделать это.
Она покачала головой.
— Я вообще ничего делать не буду, Зейн. И ты тоже.
— Она права. — Фаусто смотрел на металлические
зубья, торчащие из штамповочного стола, и их зеркальное отражение на крышке
пресса. — Ты, конечно, молодец, крутую пасть соорудил, но совать туда руку
— чистой воды безумие. Если просчитаешься хотя бы на сантиметр, пресс ударит по
кости. Нам про это говорили на уроках труда. Ударная волна распространится
вверх по руке, сотрясая и круша все на своем пути.
— Послушай, если выйдет промашка, мне все поправят, и я
буду как новенький. Но промашки не будет. Я даже подготовил отдельный профиль
для тебя, Тэлли, — сообщил Зейн и показал ей другую карточку
памяти. — Ведь твой-то браслет меньше.
— Если что-то не получится, тебя не приведут в
порядок, — тихо проговорила Тэлли. — Даже в городской больнице не
смогут восстановить размозженную руку.
— Не размозженную, а разжиженную, — поправил ее
Фаусто. — Твои кости расплавятся, Зейн. От удара они превратятся в кисель.
— Послушай, Тэлли, — сказал Зейн, наклонился и
вынул бутылку шампанского из ведерка. — Мне тоже не хотелось этого делать.
Но сегодня утром у меня был приступ, помнишь?
Он откупорил бутылку, пробка с хлопком вылетела из горлышка.
— Что-что у тебя утром было? — переспросил Фаусто.
Тэлли покачала головой.
— Нужно придумать что-то другое.
— Времени нет, — отрезал Зейн и сделал глоток из
бутылки. — Ну что, Фаусто, поможешь мне?
— О какой помощи ты говоришь? — нахмурилась Тэлли.
— Крышку пресса можно опустить только двумя руками, —
пояснил ей Фаусто. — Это тоже придумано для безопасности, чтобы никто
нечаянно не проштамповал себя, сунув пальцы под пресс. Нужно, чтобы кто-то
другой нажал на рукоятки. — Фаусто строптиво сложил руки на груди, глядя
на Зейна. — На меня не рассчитывай.
— Я тебе тоже помогать не стану! — заявила Тэлли.
— Тэлли, — со вздохом проговорил Зейн, — если
сегодня ночью мы не удерем из города, мне придется под этот пресс голову
положить. Головные боли у меня теперь каждые три дня, и с каждым разом
становятся все хуже. Нам надо уходить.
Фаусто нахмурился.
— О чем это вы говорите?
Зейн повернул голову и посмотрел на него.
— Со мной что-то не так, Фаусто. Вот почему нам надо
бежать сегодня. Мы думаем, что мне могут помочь новодымники.
— Зачем они тебе нужны? Что с тобой не так?
— Не так со мной то, что я вылечился.
— Не понял?
Зейн сделал глубокий вдох.
— Понимаешь, мы приняли лекарство…
Тэлли простонала и отвернулась, понимая, что рухнул еще один
барьер. Сначала Шэй, теперь — Фаусто. Еще немного — и все «кримы» узнают про
лекарство. Но тогда тем более нужно бежать из города как можно скорее, с каким
бы риском это ни было связано.
Тэлли с тоской перевела взгляд на женщину-стеклодува. Зейн
продолжал объяснять Фаусто, что произошло с ними за последний месяц: лекарство,
нарастающая просветленность, мучительные головные боли Зейна.
— Значит, Шэй была права насчет вас! — воскликнул
Фаусто. — Вот почему вы теперь совсем другие…
Тэлли рассказала их историю одной только Шэй, но все «кримы»
наверняка заметили перемены и гадали, что произошло. Всем хотелось обрести
загадочную ясность мысли, которая появилась у Тэлли и Зейна. Теперь, когда и
Фаусто узнал, что для этого достаточно всего-навсего принять капсулу с
лекарством, возможно, идея Зейна сунуть руку под пресс уже не кажется ему
совсем уж дикой.
Тэлли вздохнула. Может быть, не такая уж и безумная это
затея. Ведь она сама, Тэлли, не далее как сегодня утром не решалась отвезти
Зейна в больницу и торчала вместе с ним под дождем, теряя драгоценные минуты и
рискуя его жизнью. А сейчас речь шла всего лишь о руке, а не о жизни.
Во рту у нее пересохло. Как сказал Фаусто? Что кости разжижатся?
Стеклянный пузырь на конце стеклодувной трубки увеличился и
начал обрастать маленькими шариками, необыкновенно хрупкими на вид. Разбей их —
и уже не склеишь. Женщина обращалась со своим произведением очень осторожно:
бывают вещи, которые не починить.
Тэлли вспомнила Эза, отца Дэвида. Доктор Кейбл пыталась
стереть его воспоминания, и эта процедура убила Эза. Сознание человека еще
более хрупко, чем его рука. А ведь никто и понятия не имеет, что сейчас
происходит у Зейна в голове…
Она опустила взгляд и посмотрела на свою левую руку в теплой
перчатке, медленно согнула и разогнула пальцы. Хватит ли ей храбрости сунуть
руку в металлические челюсти пресса? Может быть, и да…
— А ты уверен, что мы сумеем разыскать новых
дымников? — спросил Фаусто у Зейна. — Я думал, их уже давно никто не
видел.
— Уродцы, с которыми мы встретились сегодня утром,
говорят, что дымники, скорее всего, вернулись. Есть кое-какие признаки.
— И они смогут вылечить твою голову, чтобы не болела?
Тэлли уловила в голосе Фаусто знакомые по опыту нотки: он
словно бы проговаривал все вслух нарочно, чтобы убедить себя. Еще чуть-чуть — и
он согласится включить пресс. И, если подумать, у них и правда не было выхода,
кроме этой, пусть и жуткой, затеи. Где-то в лесной глуши, посреди руин, живут
те, кто может вылечить Зейна, и если он не доберется туда, он погиб. И если
выбирать между верной гибелью и риском потерять руку…
Тэлли обернулась и объявила:
— Я сделаю это. Я возьмусь за рукоятки.
Фаусто и Зейн изумленно уставились на нее, но Зейн тут же
улыбнулся.
— Хорошо. Мне будет спокойнее, если это будешь ты.
Тэлли облизнула пересохшие губы.
— Почему?
— Потому что я доверяю тебе. Не хочу дрожать от страха.
Тэлли вдохнула поглубже и постаралась прогнать подступившие
слезы.
— Ну… типа, спасибо.
Наступила тягостная пауза.
— Ты уверена, Тэлли? — наконец осведомился
Фаусто. — Я могу взять это на себя.
— Нет. Это должна сделать я.
