— Человек, работавший ранее с таким материалом, как обгоревшие кости, сразу увидит, что это не кости. Я не могу назвать это другим словом, кроме как научное мошенничество, — сказала Ильва Свенфельт изданию «Афтонбладет».
Томас Ульссон заявил газете «Экспрессен»:
— Это настолько невероятно, что даже мы не могли себе этого представить. Но это симптоматично для всех дел Квика — люди с академическими заслугами соглашались выступать во всем этом цирке.
Через два дня после этой новости, которая, пожалуй, более всего придала следствию по делу Квика налет нелепости, я был удостоен премии Союза расследующей журналистики — «Золотой лопаты» за мои документальные фильмы о Квике.
В тот год трехдневная конференция Союза журналистов проводилась в Доме радио в Стокгольме, и в воскресенье все мероприятие завершалось дебатами между мной и Губбом Яном Стигссоном о роли СМИ в скандале вокруг Квика. Среди публики, собравшейся в аудитории «Радиосимфония», было более ста коллег, а также Йенни Кюттим, Юхан Бронстад и Томас Ульссон.
Начала дебатов на подиуме я ожидал со смешанными чувствами.
Я многим был обязан Губбу Яну. Помимо того, что именно он в каком-то смысле уговорил меня взяться за это дело, он еще и предоставил большое количество материалов и открыл мне многие двери своими рекомендациями. К тому же он остался теперь единственным сторонником виновности Квика, который не боялся защищать эту точку зрения в публичных дебатах. Тем самым он стал спикером Кваста, Пенттинена, Столе, Кристианссона и Боргстрёма — не получая за это ничего, кроме все нарастающих насмешек окружения.
И во многом все это произошло из-за меня.
Вместе с тем его упорная неспособность воспринимать объективные факты теперь уже не просто удивляла, а поражала. И к тому же он совершенно не отдавал себе отчета в своей собственной роли. Во время сбора информации для третьего документального фильма я копался в материалах следствия по делу о Трине и Грю, чтобы выяснить, кто же именно, помимо Коре Хунстада, снабжал Квика данными.
В документе, датированном 26 января 2000 года, я обнаружил результаты сизифова труда бедного полицейского Яна Карлссона, который просмотрел все шведские газеты того периода, где могло упоминаться имя Грю Сторвик с того момента, как она была найдена убитой 25 июня 1985 года. Пересмотрев безрезультатно кучу номеров «Афтонбладет», «Дагенс Нюхетер» и «Экспрессен», он добрался до «Дала-Демократен». И там, в номере от 2 октября 1998 года, то есть за десять месяцев до знаменитого следственного эксперимента, обнаружился текст, автором которого являлся не кто иной, как сам Губб Ян Стигссон.
«Дала-Демократен» — одна из тех газет, на которые 36-е отделение больницы Сэтера имело постоянную подписку, и из других допросов ясно, что Квик читал ее каждый день. Я разыскал упомянутую статью в библиотеке газет и журналов в Гётеборге. Под заголовком «Томас Квик может иметь отношение к шести убийствам в Норвегии» Стигссон рассказывает: «Сегодня интерес направлен на два убийства женщин и одно похищение, все три дела — классика норвежской криминалистики».
После краткого рассказа о Трине Йенсен и Марианн Ругаас Кнутсен последовало главное: «Третий случай — двадцатитрехлетняя Грю Сторвик, пропавшая в центре Осло и найденная убитой на парковке в Мюрволле 25 июня 1985-го. Парковка находится недалеко от того места, где было обнаружено тело Трине.
Эти два убийства имеют много общего. На телах жертв — следы насилия с явными признаками сходства. Кроме того, обе девушки исчезли на одной и той же территории радиусом в несколько сотен метров».
Та информация, которую Квик мог прочесть о Грю в «Дала-Демократен», без сомнений, закладывала хорошее начало, с учетом того, как проходили допросы и как рассказы Квика обычно «развивались» в процессе следствия.
Когда Губб Ян Стигссон во время моего первичного сбора материала имел любезность скопировать для меня три сотни своих статей о Томасе Квике, он по неизвестным мне причинам не включил данную статью в ту подборку.
Тот факт, что статья была отмечена в протоколе предварительного следствия Национального управления криминальной полиции, не мешал тому, что суд оставался в неведении по поводу ее существования.
Дебаты начались с того, что ведущая Моника Сааринен, в обычной жизни — ведущая программ в «Студии 1», указала на иронию судьбы: как Губб Ян Стигссон, получивший Большую премию клуба публицистов в 1995 году, так и я — оба были удостоены наград за наши журналистские труды о Квике.
После общих разговоров о том, как мы с ним познакомились, и констатации того факта, что мы занимаем радикально противоположные позиции в вопросе о виновности Квика, Стигссон пояснил:
— Однажды доходишь до последней точки, когда дальше уже не продвинуться и остается только признать, что он виновен. Я возьмусь утверждать, что всегда относился ко всему этому критично. А потом начались все эти глупости — что он якобы просто клоун. Стали замалчивать все его прошлое — уникальное в шведской криминальной истории.
— Почему ты, Ханнес, так уверен в его невиновности? — спросила Сааринен.
— Я прочел все материалы, — пояснил я. — В первую очередь я выписал все, что говорит в пользу его виновности. И от этого списка сейчас ничего не осталось. Нет даже никакого намека на доказательства. Решения суда держатся исключительно на рассказах Квика, и если прочесть эти рассказы и то, как они создавались, то получается так — изначально он ничего не знает об этих убийствах и отвечает неверно практически на все вопросы.
Здесь Стигссон начал мотать головой, и я почувствовал укол раздражения.
— Ты качаешь головой, и совершенно напрасно. Публика не читала протоколов допросов, но ты-то их читал. Какие обстоятельства Квик может правильно изложить в ранних допросах — хоть по одному убийству?
— Но ведь… практически в каждом деле он вначале говорит что-то, из-за чего как бы становится ясно, что овчинка стоит выделки, а затем его заносит, но потом ты в каждом допросе найдешь уникальные сведения. Как он оказался в Эрьескугене?
— Об этом он прочел в «Верденс Ганг».
— Об Эрьескугене? Никто не знал про Эрьескуген, пока он…
— Об Эрьескугене написано в «Верденс Ганг». Все те сведения, которые он сообщает об убийстве Терезы на первом допросе.
— Нет-нет…
— Возможно, ты говоришь так по причине неосведомленности, но ты ошибаешься.
Губб Ян Стигссон сменил тему и спросил, почему я не уделил внимания ранним преступлениям Стюре Бергваля. Я ответил, что проверял, как шведская правоохранительная система и шведская судебная психиатрия обращались с психически больным человеком, к тому же находившимся в перманентном состоянии наркотического опьянения и сознававшимся в совершении убийств, — а не то, что он натворил ранее.
Стигссон не дал себя сбить и начал рассказывать о «десяти-двенадцати серьезных сексуальных посягательствах», в которых Стюре Бергваль был виновен начиная с пятнадцати лет, и о покушении с ножом в 1974 году. Тут Моника Сааринен сообщила, что Стигссон перед дебатами прислал ей восемьдесят статей, которые она прочла, и примерно в восьмидесяти-девяноста процентах этих статей он упоминает ранние преступления.
