Бьеркнес преподавал в Норвежской полицейской академии. В тот день он как раз читал лекцию о следствии по делу Квика, и у него случайно оказались с собой три видеокассеты из норвежских следственных экспериментов с Томасом Квиком. Тщательно стараясь скрыть свой интерес, я спросил, можно ли посмотреть эти записи.
К моему большому удивлению, Бьеркнес протянул мне кассеты. Я взял вожделенные коробки с надписью VHS и поклялся, что он получит их назад до моего отъезда из Норвегии.
В тот же вечер я разыскал в Драммене телепродюсерскую компанию и с величайшим трудом уговорил ее сотрудников одолжить мне на одну ночь оборудование для копирования видео. В восемь вечера, сидя в номере отеля, я взялся за дело. На трех кассетах содержалось около десяти часов материала, и мне приходилось каждый час менять кассету на том аппарате, при помощи которого я копировал записи.
Самые интересные записи были сделаны камерой, направленной на лицо Квика в салоне машины, в то время как другая камера снимала через лобовое стекло. На экране можно было видеть Квика и частично Сеппо Пенттинена, сидящего справа от него, тогда как дорога показывалась в маленьком вставном окошке слева.
Глаза Квика неконтролируемо вращаются, то сходясь у переносицы, то глядя в одну точку безумным взглядом. Зрелище, поражающее воображение и исключительно неприятное. Томас Квик, которого я видел в этих записях, казался совсем другим человеком, чем тот, с кем я общался в Сэтерской больнице всего неделей раньше. Меня заинтересовал вопрос, что же могло вызвать такое изменение личности. Его манера говорить тоже была совершенно иная.
Чтобы не заснуть, я заставил себя просмотреть весь фильм во время копирования. Местами там ничего не происходило, и смотреть на экран было убийственно скучно. Поездки на машине, где за полчаса никто не проронил ни слова, или такие фрагменты, когда оператор отложил камеру, не выключая, и она продолжала снимать автомобильное сиденье. Однако поскольку я копировал, то не мог перемотать вперед и вынужден был отсмотреть каждую минуту.
Стрелки часов на стене моего номера перешли далеко за полночь, и я вставил в аппарат очередную кассету.
На этот раз снимает ручная камера в машине, едущей позади автомобиля Квика. Квик велит машинам остановиться, но камера продолжает снимать. В записи слышно, как один из санитаров заглядывает в автомобиль Квика и предлагает ему лекарство.
Санитар: Можешь проглотить ксанор?
ТК: Угу.
Санитар: Сможешь принять его без воды?
ТК: У меня… Кока-кола…
В записи Томас Квик говорит медленно и тягуче, словно ему сложно выговаривать слова.
Санитар: Вот, положи в рот. Одной достаточно? Может, сразу примешь еще одну?
ТК: Да, можно…
Ответ Томаса Квика — нечто среднее между речью и плачем, звук, издаваемый человеком, которому очень-очень плохо.
Я слышу, как Томас Квик принимает еще одну таблетку, и поездка продолжается.
Препарат ксанор — успокаивающее средство из класса бензодиазепинов, отнесенное к разряду наркотических препаратов, печально известное тем, что вызывает мощную зависимость и дает множество серьезных побочных эффектов.
То, что я сейчас увидел, окончательно убедило меня: Томас Квик не просто выглядит пьяным, а действительно находится в состоянии сильного наркотического опьянения. Тут я вспомнил слова Йорана Чельберга. Может быть, именно это он имел в виду — Квику давали столь сильнодействующие лекарства, что есть основания сомневаться в достоверности его признаний? Я стал смотреть дальше с неослабевающим интересом. Усталость как рукой сняло.
И вновь я поменял кассету. Теперь Томас Квик сидит в первой машине кортежа, состоящего из четырех-пяти автомобилей, направляющегося в Эрьескуген. Он ведет за собой длинную процессию, состоящую из прокурора, следователя, адвоката, психотерапевта, мнемоэксперта, нескольких водителей и санитаров, а также большого количества шведских и норвежских полицейских. Квик заранее сообщил, что покажет карьер, где захоронено тело Терезы. Карьер расположен в Эрьескугене — он знает дорогу.
Кортеж едет на восток по трассе Е18 в сторону Швеции, и Квик жалуется, что вдоль дороги постоянно появляются дома. Он говорит, что это очень раздражало его в тот раз, когда он убил Терезу. В конце концов ситуация становится критической. Указатели предупреждают о приближении шведской границы, а Квик четко указал, что тело зарыто в Норвегии.
ТК: Мы приближаемся к границе, и я должен найти дорогу, до того как…
Пенттинен: До того, как мы подъедем к границе?
ТК: Да.
Пенттинен: Именно как ты описывал раньше.
ТК: Да.
Пенттинен: Ты узнаешь это место, Томас?
ТК: Да.
Место, которое, по утверждению Томаса, он узнает, — это церковь Клунда. После долгих переговоров организаторы поездки решают свернуть на лесную дорогу, ведущую вправо. Там стоит шлагбаум, и Квик заявляет, что и в прошлый раз он там стоял, «но через него легко было проехать».
Однако следователь Пенттинен сомневается, правильный ли путь они выбрали, и переспрашивает, действительно ли описанное Томасом место находится на этой дороге.
ТК: Там должно быть плоское место… типа того, что… И потом еще такое, как будто там раньше было что-то вроде… мне и на допросе было трудно это объяснить… Откуда берут гравий…
Пенттинен: Карьер?
ТК: Да.
Автомобильный кортеж продолжает свой путь по лесной дороге, которая оказывается очень длинной. Машины трясутся по ней. Километр за километром. Уже совершенно ясно, что эта дорога для лесозаготовочных машин вряд ли приведет к карьеру.
Квик сказал, что по церкви можно будет сориентироваться, какое расстояние нужно проехать, но церковь давно уже скрылась из виду.
ТК: М-м. Мне кажется, что… что мы очень далеко заехали в лес по сравнению с тем, какие у меня остались воспоминания о той поездке.
Пенттинен: Так. Мы заехали слишком далеко — или как?
ТК: Я не знаю.
Квик говорит, что «ориентиры вдоль дороги были», и поездка продолжается. Я замечаю, что Квик что-то бормочет, едва ворочая языком. Он говорит, что ему тяжело ехать. Через некоторое время он начинает жестикулировать.
Пенттинен: Ты машешь рукой. Что ты имеешь в виду?
ТК: Не знаю.
Пенттинен: Едем дальше?
ТК: Да, едем дальше. Лиса должна быть красная.
Пенттинен: Я не слышу, что ты говоришь.
ТК: Лиса должна быть мертвая.
Пенттинен: Листья?
ТК: Еврейский мальчик.
Пенттинен: Еврейский мальчик должен быть мертвым?
Томас Квик, кажется, погрузился в свой мир, и Пенттинен обеспокоен.
Пенттинен: Томас, ты меня слышишь?
