Другим доказательством выступало то, что Квик рассказывал о стопке досок во Фьеле, которые частично растащили дети. Однако выяснилось, что доски были привезены во Фьель через несколько дней после исчезновения Терезы.
В то время как Квик описал Фьель как деревенскую идиллию с разбросанными здесь и там коттеджами на одну семью, он заявил, что там был банк или магазин. Сеппо Пенттинен в своей обычной манере обратил внимание только на сведения о банке и раздул до небес тот факт, что Квик знал о закрытии банка.
Так все и продолжалось до той улики, которую суд счел самой главной в этой деле. Из решения суда:
«Однако совершенно особым обстоятельством являются его знания об экземе на локтевых сгибах Терезы. Это не было известно даже полиции, и мать Терезы не сообщала об этом полиции до того момента, как ее спросили об этом — после сообщения Квика».
Что же сказано в материалах следствия по поводу этого обстоятельства — очевидно, центрального на процессе?
Во время выезда во Фьель 25 апреля 1996 года Квик сказал, что ему «вспоминается, что у Терезы есть шрам на руке». Рассказывая это, он показывает на свою правую руку. Ничего более он поведать не мог.
После исчезновения мать указала все телесные признаки Терезы на специальном бланке. В графе «шрамы и другие особенности» было указано родимое пятно на щеке, но ни слова не сказано о шраме после экземы. Поэтому норвежские следователи немедленно связались с матерью Терезы, которая рассказала, что у дочери была атопическая экзема на локтевых сгибах. В течение лета экзема прошла, и женщина не могла сказать, были ли у Терезы проявления экземы в тот момент, когда она исчезла, и остался ли шрам.
К следующему допросу, 9 сентября 1996 года, Сеппо Пенттинен уже получил от норвежских коллег информацию о том, что у Терезы была экзема на локтевых сгибах, и он снова поднимает этот вопрос:
Пенттинен: В связи с тем следственным экспериментом, который мы осуществляли, ты дал нам сведения о внешнем виде Терезы. Среди прочего ты упоминаешь, что у нее был своего рода шрам на руке или на руках, я точно не помню, но где-то в этой части тела.
ТК: Да.
Пенттинен: Что ты помнишь по этому поводу сегодня?
ТК: Не знаю.
Пенттинен: Ты помнишь, что упоминал об этом?
ТК: Нет, не помню.
Таким образом, в своем вопросе Пенттинен упоминает «руки», в то время как Квик говорил о шраме на правой руке. Помимо этого, он подает Квику намек на то, что что-то связанное с руками Терезы может иметь большое значение.
На допросе от 14 октября Пенттинен еще раз возвращается к этой теме.
Пенттинен: Я задавал этот вопрос ранее, ты что-то говорил во время следственного эксперимента, что у тебя остались воспоминания по поводу ее рук, своего рода кожная болезнь или что-то в этом духе?
ТК: Я говорил, что… немного воспалены…
Пенттинен: Да, но ты не описал этого, как бы ты не сказал конкретно, что ты имеешь в виду, ты просто сказал, что что-то такое помнишь.
ТК: Да.
Пенттинен: Ты не мог бы развить эту мысль поподробнее?
ТК: Это… воспаление. Надеюсь, что мы одинаково понимаем слово «воспаление».
Пенттинен: Это что-то быстро проходящее или постоянное, которое было у нее, — это болезнь или естественное воспаление в тот момент?
ТК: Не знаю, не знаю. Это могло быть воспаление в тот момент. Может быть, у нее это было постоянно — потому что оно отчетливо. Отчетливое воспаление.
Пенттинен: Теперь ты показываешь на обратную сторону руки?
ТК: Да.
Пенттинен: Так ты видишь это на этом месте или на всей руке? Или на обеих руках?
ТК: На обеих руках, да.
Пенттинен: На обеих руках?
ТК: Да.
Пенттинен: Вокруг всей руки или в виде пятен?
ТК: Пятно. Краснота пятнами.
Хотя Квику подсказали слова «руки» и «кожное заболевание», он не смог дать правильный ответ. Однако ответ оказался достаточно «правильным», чтобы следователи, выступая свидетелями в суде, смогли сослаться на его очень слабые, но все более напоминающие описание экземы сведения, утверждая: он уже на ранних этапах следствия рассказал, что у Терезы был шрам от экземы на локтевых сгибах.
Но были ли у нее таковые шрамы в день исчезновения — этого не знала даже ее мать. Однако это все равно рассматривалось как весомое доказательство.
Среди всех сведений, которые сообщил Квик и которые были восприняты судом как доказательства того, что он убил Терезу, я обнаружил всего одну деталь, которая не была неверной, взятой из газет или подсказанной Сеппо Пенттиненом: во время следственного эксперимента во Фьеле Квик сказал, что балконы были выкрашены в другой цвет.
ТК: Хм… хм… я точно не помню, был ли у домов тот же цвет, который… который у них сейчас… э-э-э…
Пенттинен: Какой цвет ты хотел бы видеть, если речь идет об изменении?
ТК: Я хотел бы, чтобы балконы были белые… кроме того, следует помнить, что деревья… и все было так… другой цвет, ведь было много зелени… э-э… это в какой-то степени мешает… разрушает картину… э-э-э… когда я думаю о домах чуть в стороне… э-э-э… то там есть… [неслышно] как у этого… высотного дома.
Сведения Квика о перекрашенных балконах совершенно корректны. Само по себе удивительно, что Квик смог вспомнить их цвет восемь лет спустя после нескольких минут пребывания в этом квартале, особенно учитывая, что цвет не бросался в глаза, а был нейтральным — белым.
Сегодня Квик с трудом может описать выезд во Фьель — что легко понять, учитывая прием тяжелых препаратов, — и не способен объяснить, почему он сказал правильно по поводу балконов.
— Если я дал сто сведений, то из них девяносто восемь неправильных и два правильных, — говорит он мне. — Я сообщил такое безумное количество информации — ясное дело, что хоть один раз я мог попасть в точку.
Дальше в расследовании этого вопроса я не продвинулся — Квик оказался прав в отношении балконов. Вряд ли этого достаточно, чтобы быть осужденным за убийство.
Но еще оставался тот кусочек кости…
Археологические раскопки
В решении суда Хедемуры от 2 июня 1998 года ценность кусков кости не сильно подчеркнута, по чисто юридическим соображениям. Как заявил Квик, он не исключает возможности, что в тех местах, которые указаны им в Эрьескугене, могут находиться «части тела других, помимо Терезы». Поэтому суд хотел подстраховаться на случай, если в будущем удастся доказать, что именно этот кусочек кости принадлежал другому ребенку, которого Квик сжег на том же месте, и упоминает в своем решении мальчика по имени Душка, которого Квик, по его собственному утверждению, похитил, убил и расчленил в Норвегии.
Ценность самой находки куска кости не подвергалась сомнениям.
