Но кончился пир, кончился день, и молодых проводили в спальню.
Маргарита была так впечатлена и возбуждена, что совсем не боялась. Она без страха, в нетерпении даже позволила придворным дамам отвести ее наверх, в королевскую опочивальню. Там ее завели в будуар, соединявшийся со спальными покоями; а короля отвели в другие комнаты, смежные, дабы каждый из них подготовился к брачной ночи. Дамы Маргариты сняли с нее подвенечное платье цвета чайной розы, в котором была она в соборе и на пиру, разули ее, освободив онемевшие от усталости ноги. Лишь тогда Маргарита блуждающим взглядом выхватила разложенную на диване ночную сорочку из чистого шелка, и в тот миг, когда ловкие пальцы ее прислужниц подцепили завязки на рукавах и распустили их — только в тот миг Маргарита очнулась, и ветерок тревоги коснулся ее спины. Платье упало, и Маргарита свела плечи, зябко дернув обнажившейся лопаткой. Она заметила вдруг, в каком благоговейном молчании раздевают ее обычно болтливые дамы. «О Господи, вот и настал этот день», — подумала Маргарита, глядя на ночную сорочку, которую уже поднесли ей, и вскинула над головой непослушные руки.
Потом ее, одеревеневшую, усадили на табурет и распустили ее длинные, почти до колен, рыжие волосы, тщательно расчесав их и умастив благовониями. Маргарита пытливо всмотрелась в мутноватое зеркало, пытаясь понять, хороша ли собой, или волнения последних дней сказались на ее внешности. Она не чувствовала усталость — быть может, потому, что была еще немного хмельна. Это и к лучшему, решила она — хмель облегчит боль. Она знала, что боль будет, от своей кормилицы, которую лишь несколько недель назад сумела разговорить и вызнала, что ждет ее в первую брачную ночь. «Будет больно, — сказала кормилица, — очень больно, но очень недолго, так что ты закуси кулак и проглоти крик, а после скажи своему господину, то он сделал тебя счастливой. Непременно скажи, — кормилица на том особо настаивала, — да, непременно, непременно. А потом, если тебе, деточка, немножечко повезет, будет не больно, а хорошо».
«Не больно, а хорошо», — подумала Маргарита, когда ее подняли и, легонько подталкивая, повели к спальне. Скрипнула дверь, отворяясь, а потом затворяясь у нее за спиной. Маргарита сделала три шага и встала в комнате, слишком большой и широкой для опочивальни; встала, глядя на своего мужа, сидевшего на постели и тут же вставшего при виде ее.
Он был в одной лишь ночной сорочке, как и она, и складки одеяния не скрывали его сильного, мускулистого и гибкого тела, при виде которого странная, неведомая прежде дрожь прошла телом Маргариты, отдаваясь биением пульса меж ног. Она впервые была с Людовиком наедине и впервые как следует на него посмотрела. Теперь, когда его не затенял ни блеск короны, ни суета вокруг, ни пристальный взгляд королевы Бланки, Маргарита увидела, что он еще мягче, красивее и моложе, чем ей показалось сперва. Он был еще юноша, почти мальчик, и хотя между ними было несколько лет разницы, Маргарите почудилось вдруг, что она гораздо старше, опытнее и сильнее него, и весь свой опыт и силу должна ему непременно дать; она в тот миг все что угодно могла ему дать. Но на самом деле у нее, конечно, не было ни силы, ни опыта — была лишь она сама, стоящая перед ним с распущенными по плечам золотисто-рыжими косами, и больше у нее не было ничего.
Она поняла, что он разглядывает ее в молчании, так же, как она его, — и потупилась, ощутив стыд. Кормилица сказала, что она не должна стыдиться своего мужа, однако должна показать, будто стыдится, — мужчинам нравится это. Такая игра была, впрочем, слишком мудрена для Маргариты: она вправду стыдилась и скрыть этого не могла. Она думала, что должна, наверное, дождаться, пока супруг повелит ей подойти. Но он молчал, и Маргарита просто стояла, с каждой минутой все острее ощущая свою наготу и беззащитность. Внезапно ей стало холодно, хотя стояла весна, да и огонь в камине горел, кидая быстрые тени на высокий лепной потолок. Она переступила босыми ногами, думая, очень ли будет неучтиво, если сейчас она упадет в обморок, — и через миг вздрогнула всем телом, ощутив на озябших плечах сильные, теплые, большие ладони.
Маргарита вскинула взгляд, словно птичка, попавшаяся в силок. Людовик подошел к ней сам и стоял теперь, накрыв ладонями ее плечи. Он был очень высок ростом — Маргарита едва доставала ему до плеча, и, чтобы глядеть ей в лицо, он опустил голову очень низко, почти склонившись. Но надлежит ли королю склонять голову перед своею женой? Маргарита торопливо вскинулась, неловко шевельнувшись в его руках, — она не знала, что делать, и надеялась лишь на то, что знает он.
— Сир… — пролепетала она, облизнув пересохшие губы. — Сир супруг мой… я…
— Мадам Маргарита, — тихо сказал Людовик, глядя ей прямо в глаза, — знаете ли вы Книгу Товии?
Из всех вопросов, которые мог задать Маргарите ее венценосный муж в первую брачную ночь, этого она ожидала меньше всего. Потому лишь открыла рот — нелепо, глупо, ох, ты словно гусыня, закрой сейчас же! — а потом, торопливо смежив губы, быстро кивнула несколько раз. Взгляд Людовика, и без того ласковый, смягчился еще больше.
— Так вы, стало быть, и вправду так набожны, как рассказывал в письмах ваш батюшка. Помните, что написано в этой книге о Трех Ночах Товии?
Он был будто учитель, спрашивающий урок у любимой своей ученицы. Маргарита вновь облизнула губы. Людовик все еще держал ее за плечи, и если б не это, она, наверное, осела бы на пол на ослабевших ногах. Кормилица не говорила, что муж станет задавать ей такие вопросы. Маргарита прикрыла глаза и сказала, слыша свой голос словно издалека:
— Когда Товия пожелал соединиться со своей супругой, ангел Господень провел его через три ночи. В первую ночь он повелел Товии сжечь в огне рыбье сердце, сиречь сердце, склонное и привязанное к мирскому. Во вторую ночь душа Товии, очищенная от тварного, пришла в сонм святых патриархов. В третью ночь посредством веры, укрепленной ночью второй, Товия стяжал Господне благословение. Следом же настало соединение с супругой.
— Истинно так, — мягко сказал Людовик. — Очень хорошо, мадам. Я вижу, что и сердцем вашим вы эту историю знаете, не только одним лишь разумом. Идемте.
Он отпустил ее плечи так внезапно, что Маргарита шатнулась — и тут же ощутила его пальцы на своих. Взяв свою молодую жену за руку, Людовик повел ее — но не к брачному ложу, как она ожидала, а к камину, огонь в котором ворчал и потрескивал за чугунной решеткой. Когда они оказались перед очагом, Маргарита увидела на каминной полке большое золотое блюдо, на котором лежало что-то, что она распознала не сразу, — маленький кровавый комочек, похожий на… да. Рыбье сердце.
— Как был благочестив Товия, так надлежит и нам. Будем же делать, как он, и помолимся о том благословении, что ниспослал ему Господь.
Сказав так, Людовик взял руку Маргариты и, потянув ее к блюду, накрыл ее ладонью рыбье сердце. Маргарита ощутила податливую холодную плоть под рукой и сжала пальцы. Людовик потянул ее руку назад, и она поддалась, позволив ему поднести ее руку к камину. Жар огня опалял ей пальцы, холод сырого рыбьего сердца — леденил, а меж жаром и льдом была теплая рука ее мужа.
— Бросайте, — сказал Людовик, и Маргарита разжала руку. Они смотрели вместе, как, съежившись, чернеет и исчезает в огне их общая жертва. Потом Людовик снова накрыл ладонью ее плечо. От него совсем не несло хмелем, и Маргарита вспомнила, что на пиру он пил очень мало, намного меньше других. «Что он за человек?» — подумала она вдруг, и поразилась тому, отчего этот простой вопрос ни разу прежде не посещал ее мысли. Как мужчина он хорош собой; как король он велик и мудр; как супруг он внимателен; он набожен как христианин; но что он за человек?
