Ее губы дрогнули, зрачки тоже, и я понял, что говорил всё это, только чтобы увидеть, как вернется страх в ее глаза. Зачем?.. Я же так старался прогнать его… зачем же?
— Я влюбилась в тебя совсем не поэтому, — очень тихо сказала она.
Не знаю, ожидал ли я этих слов. Не знаю, хотел ли их услышать. Я хотел просто страха в ее глазах — говорить что-то было вовсе не обязательно… Тем более что я не умею отвечать на такие слова.
— Ты не влюбилась в меня, — сказал я. — Ты просто идешь за мной. Ты… просто тащишь меня за собой. Не надо это смешивать.
Она хотела что-то сказать — я видел, что хотела, но слова никогда не имели значения.
— Поедем в Шангриер, — проговорил я, не глядя на Йевелин. — У тебя там остался кто-то?
— Я не знаю.
— Ладно, плевать.
Снова ее губы дрогнули, и снова она не стала говорить то, что я отказывался слышать. В самом деле, что ей сказать-то? Что из того, на что я мог бы ответить?..
Нам не понадобилось даже менять направление движения — развилка, где одна из дорог сворачивала к заливу, была южнее, в нескольких днях пути. Пока мы ехали по Эррегу — округу относительно спокойному. Зеленые взяли его давным-давно, и отдельные гарнизоны, оставленные Шервалем для подавления возможных бунтов и отлова партизан, вели себя спокойно. Торговля здесь шла как обычно, вовсю работали мельницы, крестьяне перепахивали на зиму поля. Мы не привлекали особого внимания, да и отряд Зеленых встретился нам только один раз. Однако мы все равно предпочитали ночевать не в тавернах, а под открытым небом. Вернее, я предпочитал — чем дальше, тем больше я не люблю постоялые дворы, — а Йевелин не спорила. Мне казалось, я мог предложить пересечь залив вплавь, и она бы слова не сказала. Может, убила бы меня ночью, но не возразила бы. Пока что она отдавала свои долги. А я свои ей уже отдал и находился в заведомо выигрышном положении. Я вспоминал, как она стояла в черной комнате сэра Робера, стискивая мое запястье, вспоминал ощущение ее горла под моими сжимающимися пальцами, и думал, что очень трудно не передергивать в этой игре. Очень трудно, но я стралася. Изо всех сил.
В предпоследнюю ночь мы заночевали в лесу, у пологого склона холма. Эррег почти весь расположен на холмах, состоящих из сланца и песчаника. Тут часто бывают оползни, поэтому населенных пунктов мало — едва ли наберется один на двадцать миль. Оползни, однако, беспокоили меня куда меньше Зеленых. Прощальное обещание Шерваля совсем не внушало мне иллюзий на счет его любезности при нашей следующей встрече. Если уж подыхать, то лучше быстро.
Я сидел, привалившись спиной к песчаному склону, и смотрел на потрескивавший невдалеке огонь. Спать сидя мне не впервой, а такой сон гораздо более чуткий, чем любой другой. Йевелин лежала чуть в стороне. Мы никогда не прикасались друг к другу во время сна. Более того — я старался не смотреть на нее в эти минуты. Она становилась… словно другой. Какой-то чуждой. Неживой, ненастоящей. Как будто… куклой. Куклой, которой я не мог управлять. Вернее, мог, но это получалось помимо моей воли. Жуткое ощущение. И оно усиливалось, когда она спала, когда ее руки были безвольными, а лицо превращалось в маску. Во сне с него исчезало всякое выражение. Ее оставалось только сложить пополам и засунуть в ящик. Чтобы не пылилась.
Это было кошмарное, чудовищное, неправильное ощущение. Поэтому я на нее не смотрел.
Теперь я думаю, что так и должно было быть… Я должен был не смотреть на нее, чтобы не заметить… вернее, заметить, но всего лишь за несколько мгновений до того, как стало слишком поздно. Почему-то в моей жизни часто так случается.
Эта ночь была, пожалуй, первой по-настоящему осенней, хоть мы и двигались на юг. От холода я долго не мог уснуть и начал дремать, только когда костер почти догорел. Мне начало что-то сниться, кажется, даже что-то приятное, и тень, скользнувшая по этому сну, сразу показалась чужеродной. Я повернулся вслед за ней, все еще не открывая глаз, абсолютно машинально, не думая, кто или что это может быть, — меня просто встревожило, что с моим сном что-то не так… А когда всё-таки открыл глаза и увидел блеск лезвия у головы Йевелин, подумал: может быть, это просто следующий сон? Так ведь бывает: не уследишь, где заканчивается один и начинается другой.
Я думал так, а сам уже бросился вперед и повалил нападающего навзничь. Вырвать нож из его пальцев оказалось очень просто: они послушно, почти охотно разжались под натиском моей руки и мягко легли мне на плечи, когда я прижал лезвие к горлу того, кто хотел убить Йевелин. Темные губы мягко раздвинулись, будто пытаясь улыбнуться. Ночь была безлунной, и черт лица я разобрать не мог: только губы, темные, пытающиеся улыбнуться…
— Хорошо, — сказали эти губы: я не услышал слов, я их увидел.
Было очень тихо. Кажется, умолкли все звуки — их будто стерли из мира, вырвали, вышвырнули вон. А может быть, просто я оглох. Но нет — и тогда бы я слышал стук своего сердца, а я его не слышу.
Она лежала на спине, я придавливал ее к земле и прижимал нож к ее горлу. Она ничего не могла больше сделать ни мне, ни Йевелин, но я все равно вжимал сталь в ее кожу — точно в том месте, где мне когда-то так нравилось ее целовать. А ей нравилось, когда я ее целовал…
Ночь была безлунная, Йевелин спала, я не слышал своего сердца, а темные губы говорили:
— Ну давай же. Давай.
Что — давай? Ты хочешь, чтобы я надавил чуточку сильнее? Ты всегда этого хотела — ты поэтому так любила, когда я целовал тебя в это место, там, где пульсирует вена?.. Ты надеялась, что когда-нибудь я ее перегрызу?
— Ну давай. Давай. Пожалуйста. — Она запрокинула голову так далеко, как могла, и краткий сполох алого света высветил ее мягкий точеный подбородок, а горло еще теснее прижалось к лезвию. — Пожалуйста. Давай. — Я не видел ее губ, по-прежнему не слышал ее голоса, но знал, что она шепчет — слова отдавались в лезвие, через него в мою руку, в меня. — Давай, пожалуйста, ну, пожалуйста, пожалуйста, давай…
— Я же просил. Я просил, чтобы ты не шла за мной, — своего голоса я тоже не слышал и не знаю, слышала ли она.
— Давай, давай…
— Я же сказал, тебе со мной нельзя.
— Давай же…
— Почему она? Почему ты ее хотела убить? Почему не меня?
— Ну пожалуйста…
— Проклятье, чем я лучше ее?!
Угли слабо мерцали во влажной, почти кромешной тьме. Белое горло умоляюще вздрагивало под клинком. Просило. Ну давай, давай… пожалуйста…
Что же ты делаешь… Ты знаешь, я никогда-никогда не убивал вот так. Если бы ты дала мне в руки арбалет и попросила… может быть… но так я не могу, я трус, ты же знаешь, ты сама так сказала… Я не хочу чувствовать, как твоя кровь польется мне на руки. Может быть, хочу увидеть… но не чувствовать, нет.
Я не играю в такие игры. В разные… но не в эти. Твоя игра так не похожа на мою… Слишком непохожа. Может быть, все дело в этом. Может, с самого начала дело было именно в этом.
