Она вздрогнула, словно очнувшись, и вдруг покраснела.
— Это ты прости, — пробормотала она и, на миг коснувшись пальцами моей все еще пылавшей щеки, быстро вернулась на прежнее место. — Ты… ешь, ешь, ты же давно не ел по-человечески, правда?
— Правда, — вынужден был согласиться я. — Только наелся уже, спасибо.
Она казалась теперь совершенно несчастной, и в другое время я бы ее обнял и погладил по белокурой головке, пока она сморкалась бы мне в плечо… Но времена, как я уже говорил, меняются, да и моя вымазанная в крови и грязи рубашка сейчас была не лучшим носовым платочком для графини.
— Если ты счастлива, это самое главное, — сказал я, и она вздохнула. Странно, даже на банальности графиня Паулина Перингтон реагирует совсем не так, как Паулина Морс, элитная шлюшка и участник партизанского движения. Я вдруг подумал, что она никогда не смотрелась естественно среди нас — на фоне оборванцев вроде меня и Грея, на фоне неистовой Флейм, и надо было быть полным кретином, чтобы этого не понимать. Этого — и того, что у нее с Греем никогда бы ничего не вышло. Что ж, по правде говоря, именно полным кретином я всё это время и был.
— Если бы… — тихо сказала Паулина и, подняв голову, уже бодрее, словно приняв решение сменить тему, спросила: — А ты что здесь делаешь? Юстас говорил мне, вы поехали на Перешеек, к Саймеку…
— Мы там были, — кивнул я. — Мы еще… я еще много где был потом. Паулина, мне надо найти одного человека. И, может быть, ты одна могла бы мне в этом помочь.
— Конечно, — сказала она и улыбнулась. У меня отлегло от сердца: мне не хотелось быть ей в тягость, — Кого ты ищешь?
— Одну женщину… Дворянку из Далланта. Ты ведь, наверное, бываешь при дворе… — Графиня… Всё еще поверить не могу…
— Да, из западных земель в последнее время приезжают многие, принц Донован ведет себя там совсем недостойно, — подтвердила она.
«Недостойно»… Принц Донован… С ума сойти… Мы никогда его так не называли: только Шервалем. Мне вдруг до безумия захотелось спросить ее, почему она была с нами так долго, но мы ведь никогда не задавали вопросов. Это не та игра, в которой можно задавать вопросы… да, Йев?
— Йевелин… Ее зовут маркиза Йевелин Аннервиль.
Лицо Паулины застыло. Она почти улыбалась в этот миг, и эта почти улыбка на ее окаменевшем лице выглядела жутко.
— Что-то не так? — настороженно поинтересовался я.
— Аннервиль? Маркиза Аннервиль? — переспросила Паулина, словно не расслышав.
— Да, леди Йевелин Аннервиль. Ты ее знаешь?
— Знаю, — сказала Паулина и встала. — Эван, что у тебя может быть общего с этой… ведьмой?
Я с трудом удержал нервный смешок. У меня с ней много общего, Паул, но это слишком долгая история. И не для твоих нежных аристократических ушек.
— Что у меня общего с дворянкой, ты не спрашиваешь, — заметил я, тоже вставая. Паулина сжала губы, упрямо тряхнула головой.
— Она чудовище. Она…
— Я знаю, кто она, — перебил я. Мне хотелось взять ее за локоть, как я делал всегда, когда она начинала говорить глупости, но я почему-то не осмелился и разозлился на себя за это. С трудом сохраняя ровный тон, я продолжил: — Мне очень нужно ее увидеть. Ты можешь сказать ей, что… что Эван хочет с ней поговорить? Всё равно где, но как можно быстрее. Пожалуйста. Это важно.
Паулина вздохнула. Я ждал молча, надеясь на ее милосердие. Она вздохнула снова и вдруг повернулась ко мне так резко, что юбки ее платья взметнулись над до блеска начищенным полом.
— А как же Флейм? — я и не думал, что в сладком голосе этой куколки может быть столько яда, — Как насчет нее? Она же тебя любит.
Это было жестоко, но честно. Я ответил так же:
— Да, наверное, но я ее не люблю.
Паулина побелела, и я вдруг понял, что невольно снова ударил ее в открытую рану, причем гораздо больнее, чем мог бы хотеть. И еще понял, что некоторые вещи не осознаешь, пока не скажешь вслух.
— К тому же это совсем другое, — добавил я, но она уже не слушала.
— Я попробую с ней поговорить.
— Спасибо…
— Пока останешься здесь. Я дам тебе что-нибудь из одежды Ройса.
— Ройса?
— Моего мужа, — ответила она и сердито посмотрела на меня. — И я попросила бы тебя в его присутствии придержать язык. Он не осведомлен о моем бурном прошлом.
— Конечно, — обнять бы ее и закружить по комнате, но… — Постой, а как ты ему объяснишь мое присутствие?
Она только фыркнула.
— Скажу, что ты мой блудный кузен! Искатель приключений. Шлялся по королевству несколько лет…
— … исполняя семейный обет, — закончил я и усмехнулся, когда ее брови вопросительно приподнялись. — Не обращай внимания. Паулина, ты чудо, тебе это известно?
— О да, — серьезно ответила она. — Я слышу это ежедневно в течение последних двух месяцев.
И только? Неужели Грей тебе никогда этого не говорил?
— Ладно, иди переоденься. Я распоряжусь, чтобы тебе отвели комнату. И доешь индюшку, я же вижу, ты хочешь.
— Обожаю тебя, — с чувством проговорил я, и она легонько стукнула меня веером по губам.
— Ешь давай и приводи себя в порядок. Не хочу, чтобы Ройс застал моего новоявленного родственника в таком виде.
Я не смел спорить и уселся обратно за стол. Паулина пошла к выходу, шурша юбками, когда я вдруг вспомнил вопрос, который собирался ей задать.
— Когда ты в последний раз видела Юстаса? — Она приостановилась, нахмурилась, вспоминая.
— В Лемминувере… Через пять или шесть дней после вашего отъезда…
— И всё? Он не сказал, куда едет?
— Нет.
— Он… был таким, как всегда? Не казался странным, может, взволнованным или рассерженным…
— Не казался… Эван, что с ним?
Не знаю, заботит ли ее это до сих пор… А если и так… Она ведь тоже ушла, незачем бередить старые раны. Мне бы не хотелось, чтобы бередили мои.
— Да нет, ничего.
Она помолчала, потом кивнула.
Я остался один. Но не стал есть: просто смотрел на ярко-белый прямоугольник окна, перевитый далеким шумом столичной улицы, и думал о том, что сказал Паулине про Флейм.
ГЛАВА 29
Ветер в волосах будто живет отдельной жизнью. Будто поет другую песню — свою, тайную, и всё равно, чьи волосы — его струны. Арфе не положено понимать смысл песни, которую на ней играют.
Глаза — на север, сквозь слабый прищур. Губы, обветренные, серые, растрескавшиеся в улыбке:
— Девочка моя…
Я теперь понимаю тебя… Понимаю?
Истертые ноги не остановятся, пока в волосах играет ветер, пока глаза смотрят на север, пока на губах ее истинное имя. Зная истинное имя, можно властвовать над человеком. И не только над человеком…
