— Ты еще спрашиваешь?! Ты спрашиваешь, почему я пришла?! Я шла за тобой!
«Думала, это ты. Она и ты. Ты сильный, дошел. Нет: вел. Просто вел, а они шли. Шли».
Как же так, Йев: ты волокла меня, а сама шла за мной? Как же такое возможно?..
Я не знаю, что произошло, но очнулся я только поняв, что обнимаю ее. Без страсти, без нежности: просто обнимаю, очень крепко, как сестру или дочь, которой угрожает смертельная опасность. Йевелин обхватила меня обеими руками, ткнулась лицом мне в плечо, стискивая меня с такой силой, что мне стало трудно дышать, и я держал ее так же: это больше походило не на объятия, а на попытку задушить… или просто насильно, наперекор всем законам природы стать единым целым. Я слышал, как хрипло и тяжело она дышит, и сам дышал так же, глубоко и прерывисто, будто зная, что скоро уже не смогу. Не имею представления, сколько это длилось. И чем это было, тоже не понимаю. До сих пор.
А может, понимаю слишком хорошо, чтобы отдавать себе в этом отчет.
Потом мы сели на мраморную скамейку в одной из природных ниш. Над нами высилась разросшаяся ива, и мучнистая белая крошка временами осыпалась на волосы Йевелин, но она не стряхивала ее. Я тоже не стряхивал.
— Что это, Эван? Что с нами такое? — спросила она, глядя мне в глаза — она всегда смотрела в глаза, но сейчас — снова с ужасом, и он передавался мне, хотя я по-прежнему не знал, чего она боится. И я рассказал ей всё, что знал, — про Безымянного Демона и про Проводников, про Ржавого Рыцаря и Стальную Деву, про храм, в котором мы оба должны умереть. Она слушала молча, и по мере того как я рассказывал, мне становилось всё хуже: оттого, что ее глаза не менялись. Я думал, этот ужас в них уйдет или станет невыносимым, а он не менялся — словно всё это не имело к ее страху никакого отношения. Лишь под конец ее взгляд заволокло дымкой: словно она немного успокоилась. Будто нашла ответ на вопрос, которого никогда себе не задавала.
— Я знала… — наконец, тихонько вздохнув, пробормотала она. — Знала… что-то тут… не так… не то… всегда было…
— Теперь ты скажешь мне, что на самом деле случилось с Мирандой?
— Ничего. Так всё и было, как я рассказывала. Что ты так смотришь на меня, Эван? Тебе никогда не случалось видеть, как люди хотят казаться хуже, чем они есть?
— Зачем?
— Потому что я чудовище. Это ведь только все и твердят. Надо соответствовать, верно? Они же любят меня только за то, что я оправдываю их ожидания.
Это звучало зло, почти обиженно — на миг я увидел девочку, которой она когда-то была. Капризную, взбалмошную, жестокую — и ранимую, как хромая Арианна Сейт-Аннен. И наверное, как я сам… У Арианны не осталось ничего, кроме гордости. У Йевелин была только ее жестокость.
Что же осталось мне?
— Ты знала, что Миранду забрали вместо тебя? — напрямик спросил я.
— Да, — призналась она. — Не наверняка, но… Тот человек, что был во главе отряда, прежде чем ударить меня, посмотрел мне в глаза. Очень долго. Я даже успела ударить первая. Что-то было в его взгляде… словно сомнение. Не знаю, с чего я решила, что до последнего мгновения он выбирал между нами… и почему все эти годы досадовала, что выбор пал на нее.
— Досадовала?!
Она промолчала. Отвернулась, тронула ветку. Белая крошка бесшумно посыпалась ей на плечи.
— Ты говоришь, они сердце вырывают… живьем… — Я не ответил.
— И значит, они хотят сделать его… этого демона… из нас? Они хотят сделать его из нас?
Развернувшись, Йевелин положила пальцы мне на запястья. Не схватила: просто коснулась и легонько погладила. Руки у нее были ледяные.
— Эван, я должна тебе кое-что рассказать. Не перебивай меня, ладно?
Мне уже хотелось сказать ей, чтобы она замолчала — сейчас, пока я не слышу, не знаю, не чувствую… Я не сказал. И жалею об этом.
Запредельный, как же я об этом жалею.
— К северо-востоку отсюда, недалеко от Перешейка, есть город Билберг. Два десятка каменных домов и три — деревянных. Обычный городок, ничем не примечательный… А в его центре, вернее, чуть севернее центра — Черничный Замок, резиденция лорда-губернатора. Его называют Черничный, потому что «билберр» — на древнем языке значит «черника». И потому что на гербе Лестерсов, которые основали Билберг, был изображен черничный куст. И еще потому, что венозная кровь в темноте такого же цвета, как черничный сок. Цвета… и вкуса.
Замолчи.
— В Черничном Замке уже тридцать лет правит старый лорд Лестере. Горожане называют его Синей Бородой. Знаешь, сказка такая была?.. Старая… Лорда Лестерса так прозвали, потому что он очень любит чернику и ест неаккуратно, и борода у него всегда вымазана в соке. Он сменил уже двенадцать жен, и ни одна из них не умерла своей смертью. Так говорят… но это просто сплетни. Бедный старик совсем незлоблив, просто ему не везет: столько раз оставаться вдовцом… Он мухи в жизни не обидел и никому не желает зла… В течение многих лет раз в год накануне Дня Жнеца в Черничный Замок съезжаются лорды и леди со всего королевства. Они спускаются на нижние этажи, в подземелья, и остаются там три, иногда четыре дня. С ними всегда идут несколько простолюдинов, четверо: двое мужчин и две женщины… они никогда не поднимаются обратно. Лорд Лестере всё это время пьет у себя в спальне черничную наливку и делает вид, будто ничего не видит. Ему хорошо за это платят. Прежний лорд Билбсрга сам спускался в подземелья вместе с лордами и леди, но этот предпочитает просто оставаться в стороне… Хотя… Эван, иногда он смотрит. Он думает, что мы не знаем, но мы-то знаем всё.
— Так было раньше… один раз в год, накануне Дня Жнеца… То, что происходит там… этого довольно на год вперед. Чтобы кричать во сне, кусать губы, локти, колени, и… и получать оргазм… безостановочно, как свинья… целый год… этого довольно… Всем этого довольно… почти всем.
Замолчи… Пожалуйста.
— Но несколько лет назад во время Дня Жнеца к Билбергу подошла армия принца Донована. Он не взял город штурмом и не обложил его осадой — просто сказал, что хочет присоединиться к забаве… только и всего. И… Эван, это оказался первый человек, которому было мало трех ночей в год. Ему было их мало, понимаешь?.. Как и мне. Он оставил город, но скоро вернулся… и мне написал… и… я приехала… Я приезжала снова и снова в тот самый Черничный Замок… только не раз в год, а трижды… и проводила там не три дня, а неделю… и… вниз с нами спускались не четыре человека… а… больше…
— Йевелин… — голос у меня охрип, и я не услышал ее имени, и она не услышала.
— Там, внизу, мы перестаем быть людьми. Мы теряем даже пол. Мы теряем разум, чувства, ощущения… Остаются только руки, половые органы, зубы, языки… Я не знаю, почему… зачем… зачем это всё. Я никогда не думала об этом. Это было… как игра. Забавная такая… игра. Зато потом я несколько месяцев могла быть хорошей. Понимаешь, Эван? Я была хорошей. Я могла любить своего мужа, быть ласковой с прислугой, не мучить кошек… Я всегда этого хотела, мне никогда не нравилось пить кровь — боги, до чего же она гадкая на вкус, ты не представляешь! Мне никогда не нравилось, но… я не могла без этого… Просто — не могла.
