Она плакала, уткнувшись лицом в ладони.
— Вы оба… как вы могли!.. я же все эти годы думала, что вас…
Роберт Тортозо встал, шагнул к ней и обнял за плечи. Он не смеялся, хотя Эду почему-то казалось, что человеку с его нравом женская истерика должна показаться очень забавным зрелищем. Когда его рука легла на плечо жены, Бетани сердито стряхнула её и уже открыла рот, чтобы, по всей видимости, обрушить обвинение в том, что он смолчал, когда Роберт тихо сказал:
— Я полагаю, вам стоит немного побыть наедине, дорогая моя. В таверне я прервал вас. После подниметесь в оружейную, там и продолжим.
Она схватила его за руку и с силой сжала её. В ответ муж погладил её по голове, точно тем же жестом, каким гладил свою младшую дочь во дворе, и ушёл, напоследок уронив на Эда ободряющий взгляд.
Когда они остались вдвоём, Эд какое-то время сидел неподвижно. Потом встал, поднял с пола чашу, едва не проломившую ему череп, обошёл вокруг стола и поставил её рядом с Бетани.
— Ты совершенно не изменилась, — сказал он, и Бетани вздохнула.
— Правда? Роберт тоже так говорит. Всю жизнь твердит, что влюбился в меня в первый же день, когда я за обедом попыталась убить его вилкой.
— Ты не хотела за него замуж?
— Ты, я вижу, такой же дурак, каким был всегда. Мне было двенадцать лет, а ему сорок, он был старый, толстый и вонючий. Меня забрали из дома от отца и матери и от братьев, которых я любила. Как я могла за него хотеть?
Это было хуже всех обвинений, которые она имела право на него обрушить и к которым он уже внутренне приготовился. Эд встал рядом с Бетани на колени и взял её руку, поразительно безвольно лежащую поверх платья.
— Анастас собирался вернуться. Вернуться и спасти нас всех.
— Ерунда, — ответила Бетани резко, но не отняла у него своей руки. — Анастас вернулся, но уж точно не за мной. Он вёл свою дурацкую войну, он жёг и убивал, чтобы отомстить за мёртвых, а на живых ему было плевать. Он даже не попытался меня найти!
— Ты стала женой Тортозо. Ты не была больше частью клана.
— Конечно! Клан! — воскликнула она. — Кого волнуют люди? Людей нет, есть только трижды проклятые кланы!
Её рука в его ладони внезапно сжалась, пальцы ухватили его так же крепко, как перед тем — руку Роберта.
— Я совсем не представляю себе Бертрана, каким он стал сейчас. Скажи, его тоже волнует только клан?
Эд молча кивнул. Она пристально смотрела ему в лицо.
— А ты? Что волнует тебя, Адриан?
Он не был готов ответить на этот вопрос. Слишком много между ними оставалось несказанного — и даже когда будет сказано всё, Адриан сомневался, что Бетани окажется способна его понять. Проклятье, даже Бертран не мог его понять. А она была женщиной. Женщин не интересуют кланы, их интересуют дети, и мужья, и родители, и братья.
— Последние несколько лет, — проговорил он наконец, — я провёл в Сотелсхейме под именем Эдварда Фосигана. Я женился на дочери конунга, Бетани.
Она посмотрела на него с недоверием. Потом, когда поняла, что он не шутит, усмехнулась.
— Вот как! Однако же славно нас пораскидал Милосердный Гвидре, ты не находишь?.. — в насмешливых словах сквозила горечь, и Эд сжал её руку чуть крепче. Ему казалось очень важным не разрывать сейчас этого рукопожатия.
— Теперь моя жена мертва, — спокойно продолжал он. — По моей вине. Бетани, за эти годы я был во многих местах и сделал очень много такого, чем никогда не смогу гордиться. И всё это время я меньше всего думал о нашем клане. О тебе я не думал тоже. Вспоминал, но не думал. Ты упрекнула Анастаса в том, что он жил ради мести. Бертран теперь живёт ради того же. Я — нет, мне месть не нужна, но… я тоже бросил тебя. По разным причинам, но мы все это сделали, сестрёнка. И если ты решила их ненавидеть за то, что они тебя оставили — то ненавидь и меня тоже. Поверь, я заслуживаю этого даже больше, чем они.
За все прошедшие годы он никогда и никому не говорил этого так прямо и так просто. Ещё не закончив, он ощутил, что сбросил громадную тяжесть с сердца. Бетани смотрела на него не моргая, не сжимая руку крепче, но и не разжимая её. Потом слабая, усталая улыбка тронула её красивые полные губы, а другая рука — та, которая умела отвешивать тяжёлые пощёчины, — мягко легла на его лицо.
— Ты всегда был таким странным, Адриан. Самым странным из всех нас. Я терпеть тебя не могла.
— А я тебя. Но всё равно мы друг друга любили, правда?
— Правда, — эхом откликнулась Бетани, и оба они ненадолго замолчали.
Потом Эд сказал, немного нерешительно, потому что боялся её обидеть:
— Я вижу, ты не очень несчастна.
— Я счастлива. И была бы счастлива абсолютно, если бы у Роберта было чуточку больше мозгов.
— Будь у него чуточку больше мозгов, самую чуточку, он бы тебя не слушал.
— Это верно, — фыркнула она — и рассмеялась. — Я действительно не могла бы мечтать о лучшем муже, но это было трудно понять в двенадцать лет. Так значит, ты не собираешься мстить? В таком случае, что означает эта война против Одвеллов, о которой толкует Роберт?
— Ты спрашиваешь, что она означает для меня, для тебя, для Бертрана или для страны? — спросил Эд очень серьезно.
Бетани метнула в него сердитый взгляд.
— Я не дура, Адриан!
— Это я уже понял, сестрёнка.
— Скажи, ты знал, что затевает Бертран?
— Нет. О его действиях я узнал в Сотелсхейме от конунга. Лорд Фосиган собирался поддержать его, но сейчас я уже не уверен, что его намерения не изменились.
— Почему?
— Потому что Бертран будет воевать против него.
Она охнула и, наконец вырвав из его ладоней свою руку, прижала её к губам — совсем детским жестом. У неё муж и трое детей, она привыкла управлять делами почти нищего и непристойно разросшегося семейства, но в глубине души осталась ребёнком. Нежность, которую испытывал к ней Эд, стала почти невыносимой.
— Это ты его натравил?.. Но почему?
— Потому что это Грегор Фосиган едва не уничтожил нашу семью двенадцать лет назад.
Она заморгала. Эд спокойно объяснил:
— Нападение Индабиранов было провокацией, исходившей от конунга. Он натравил их на нас — он, а не Одвелл. Хотя они и сами об этом не знали. Всё было подстроено довольно ловко.
— О, Большерукая, — выдохнула Бетани. — Но зачем ему это?! Мы были его септами! Зачем ему нас уничтожать?
Она через слово поминала Большерукую Ллей, дочь Гилас, простодушную богиню ремесленников и честных людей, зарабатывающих на хлеб собственными руками — богиню черни, как её с некоторым презрением именовали храмовники. Всего несколько кланов избрали Ллей своей покровительницей — в основном те, кто вёл свой род отнюдь не от древних конунгов, а скорее от разбогатевших крестьян. Тортозо были из таких — возможно, потому они не особенно кичились своим статусом и жили скорее как огромная крестьянская семья. Эд вспомнил, что по бегавшим во дворе детям нельзя было сказать, то ли это ребятня челяди, то ли многочисленные отпрыски Тортозо. И не исключено, что именно это создало Тортозо их пресловутую репутацию, а вовсе не их собственная плодовитость. Они не делали разницы между собой и теми, кто жил с ними рядом. Поэтому их было так много. Люди, а не клан. Люди и есть клан.
