— Так нельзя, — сказала Эллен. — Милорд, вы же...
— Ну что еще?
Она сглотнула; никогда еще слова не давались ей с таким трудом.
— Вы же сами все поняли... да? Она привела сюда всех нас, и мы даже не задумывались, зачем идем... на самом деле...
— Так задумайся теперь, Эллен. Раз уж тебе так невмоготу. Ну, вообрази, что ты в самом деле видела там Рассела, а не то, что хотела видеть. И что? Что бы ты сделала? Что бы ему сказала?
— Я... — Она хотела ответить и с ужасом поняла, что не может, но не потому, что отнялся язык — если бы! — просто ей нечего было сказать.
Чудовищная тщетность происходящего внезапно навалилась на нее невыносимой тяжестью. Эллен пошатнулась, упала на колени, медленно осела на землю, цепляясь за траву слабеющими руками. Ей казалось, будто кто-то стягивает завесу с ее разума — медленно, грубыми рывками, и это было так же больно, как если бы с нее сдирали кожу.
— Убейте... меня... — выдавила она. Эльф фыркнул, снова провел рукой по волосам прижимающейся к нему Рослин.
— А ну прекрати истерику, — велел он.
— Убейте, — одними губами проговорила Эллен. — Вы должны. Он... так сказал... Глэйв... он же сказал... Что если мы обе дойдем до Тарнаса, мне не жить. Так что же вы теперь...
Она ощутила на своих плечах твердые руки Натана и устало подумала, что вот бы сейчас схватить нож, броситься на Глоринделя, вонзить лезвие ему в глаз... в насмешливо сощуренный васильковый глаз — не только ему вовек лишать других зрения. Броситься — и, конечно, тут же рухнуть, сраженной мечом Натана, который хорошо умеет служить и ничего, кроме этого...
А я, подумала Эллен, я, я даже этого не умею. Я ничего не умею, только...
Только вот эта девочка, которая убила моего ребенка, которая так ловко и страшно меня обманывала, которая заставляла меня думать, что я хочу смерти Рассела, — эта девочка сейчас дрожит в руках единственного, кого любит, и... И почему я не подумала о том, чтобы вонзить нож в ее глаз, коль скоро уж мне надо убить, чтобы быть убитой?! Почему не о ней я подумала, а о Глоринделе, — ведь она мой враг, а он был мне другом... Почему же я подумала о нем — не о ней?
Почему я пыталась убить его, мечтая — думая, что мечтаю, — убить Рассела?
Леди Рослин, моя маленькая госпожа, почему вы выбрали меня и вели меня за собой, почему плевали в меня и плакали в моих руках, вы... вы хотели, чтобы я вас убила?!
— Вы хотели, чтобы я вас убила!
Только когда Рослин вскинула голову и развернула к ней изумленное лицо, Эллен поняла, что выкрикнула это вслух. Задохнувшись от потрясения, повела плечами, будто пытаясь стряхнуть с себя руки Натана, но с места не двинулась — только все смотрела и смотрела в это маленькое, такое детское и такое недетское лицо, в каждой клетке которого трепетало недоверие и... надежда?
— Вы для этого взяли меня с собой, — пораженно прошептала Эллен. — Что-то вас вело, а вы не могли противиться, хотя чувствовали, что вами повелевает зло, и надеялись, что я убью вас... когда узнаю, что вы сделали со мной и моим ребенком. А я захотела убить вместо вас того, кто уже и так мертв. И спутала все ваши планы, верно? Вы ведь не думали, что я всерьез поверю в сказку о живых мертвецах? Или... думали... миледи?
— Я ничего не могла сделать, — умоляюще проговорила Рослин, и было не понять, толи она говорит о силе, которая звала ее в Тальвард, то ли о Расселе, сделавшем из нее убийцу. — Я правда не могла.
Эллен молчала долго. Потом сказала:
— Я знаю.
И еще потом, еще много-много вечностей спустя — не сказала, а подумала: «Рассел, спасибо тебе. Теперь и я знаю, зачем нам враги».
— Эллен, — сказал Глориндель — и она могла поклясться, что никогда еще он не произносил ее имя так. — Ты... ты красива, как эльфийка.
Она круто развернулась к нему.
— Почему вы все время так говорите?
— Как?
— «Красива, как эльфийка». Почему вы так говорите? Разве все эльфийки красивы?
Глориндель улыбнулся — и впервые от его улыбки у нее не сжалось сердце, а напротив — потеплело на душе.
— Нет, конечно. Не все. Просто вы, люди, считаете эльфов красивыми. Для вас мы все на одно распрекрасное лицо. Разве нет? Потому человеческим женщинам нравится слушать такие вещи.
— Мне не нравится. Никогда так больше не говорите. Его улыбка стала шире, потом пропала совсем.
— Не буду. Эллен... — Он закусил губу, потом добавил: — Прости, что я тебя бил.
— Потому что нельзя бить эльфов?
Он кивнул, кажется, не заметив горечи в ее голосе, и она молча поднялась на ноги, не ответив на его непонимающий взгляд.
— Эллен... — Рука Натана соскользнула с ее плеча, тронула за локоть.
— Оставь меня... пожалуйста. Мне надо пройтись, — устало сказала она. Он выпустил ее без единого возражения. Эллен снова взглянула на Рослин, сжавшуюся в объятиях Глоринделя. Та смотрела на нее со страхом и мольбой, и Эллен вдруг немыслимо захотелось обнять ее, погладить по голове, расчесать ее так давно не мытые и нечесанные волосы, свившиеся с концов черными спиральками во вчерашнем огне.
«Вы вели меня с собой себе на погибель, миледи, — подумала она. — Вы хотели защитить Глоринделя от себя самой. Хотели, чтобы его защитила я. И разве я не выполнила то, чего вы так жаждали? Ведь вот он, рядом с вами, он все знает, и это не мешает ему прижимать вас к своей груди... а мне помешало бы. Несмотря даже на то, что все это лишь сон и ложь и не было никакого Рассела».
Не было никакого Рассела.
И хотя Эллен знала, что эта мысль — тоже сон, впервые за долгие годы сон не был кошмаром.
Натану казалось, что эта ночь никогда не закончится. Когда Эллен ушла, пространство перед костром как будто опустело, и ему не хотелось отпускать ее, не хотелось оставаться здесь одному.
Из всего, что он только что здесь услышал, одна фраза намертво въелась ему в сознание и теперь точила его, словно червь: «Вы ведь не думали, что я всерьез поверю в сказку о живых мертвецах? »
А я поверил, подумал Натан. Я в самом деле поверил. И я тоже не думал — зачем, хоть меня и не одурманивали никакими зельями, да и не вышло бы, во мне ведь нет эльфийской крови.
Так, может, все же не в зельях дело, а в том, что все мы просто видим только то, что хотим, — думая, что не чувствуем? Эллен думала, что видит, и считала, что не чувствует, — и ты ведь тоже, Натан, верно? Аманита все эти годы была твоим огнем, ожоги от которого ты старался не замечать.
«Интересно, что он теперь с ней сделает», — подумал Натан, с любопытством глядя на Глоринделя, что-то неслышно шептавшего Рослин на ухо и время от времени целовавшего ее покрытые потом виски. Рослин слушала его, молча вздрагивая. Натан в который раз сказал себе, что никогда не видел и вряд ли увидит более странную пару.
