— А благородный мессер наш чего не пьёт? — ткнув Марвина в бок так, что заныли рёбра, заорал кто-то ему в самое ухо.
— Я не пью за врагов, — ответил Марвин.
Шум за столом слегка поулёгся, множество взглядов обратилось к Марвину, и он понял, что именно для этого его сюда и притащили. Трахать пленницу им наскучило, захотелось теперь над Марвином поглумиться.
— А чего ж так? — сощурился Ойрек. Он сидел на скамье, развалившись, и походил на здоровенного жирного кота, нажравшегося сметаны. — Вон, девица твоя не побрезговала. А тебе кисло?
— Она не моя девица, — сухо ответил Марвин. Наверное, разумнее было молчать, но он не мог. — И она сейчас не за врага пила. Она не стала бы.
В тот миг он почему-то был уверен в своих словах. Рысь посмотрела на него, и он понял, что она крайне смутно сознаёт происходящее. И, должно быть, не может взять в толк, почему её ещё до сих пор не растянули на столе. От этой мысли внутри у него всё заклокотало.
— Она же вам не враг, — повысив голос, сказал он. — Она такая же язычница, как вы, и тоже пьёт за Мессеру! Она ваша! Так какого хрена вы с ней делаете такое?!
— Делаем что? — удивлённо спросил кто-то, и солдаты снова загоготали. «Рыцари, — подумал Марвин. — Это место похоже на гарнизон, и Ойрек пьёт с ними, значит, почти наверняка все они здесь рыцари…»
— Какого хрена? — подал голос Ойрек. — Ну, парень, это я тебе скажу. Понимаешь ли, мы торчим тут уже третий месяц, временами только за харчами выбираемся, и на сто мужиков — ни одной бабы. Кроме её светлости, конечно…
— А она не баба! — фыркнул кто-то.
Пока над столом громыхал хохот, Марвин обдумывал услышанное. Герцогиня здесь… прямо здесь, в этом самом форте. Возможно ли, что, захватив его, Ойрек оказал ему услугу?..
Но размышлять об этом пока преждевременно. В камере успеет, в конце-то концов.
— И потому, — продолжал Ойрек, когда веселье улеглось, — ребятам нашим по хрен, что это за девка да за кого она там пьёт. Девка — она девка и есть. Сечёшь?
— Она не девка, — негромко сказал Марвин, но от звука его голоса стоявший над столом гвалт утих. — Она солдат. Она дочь солдата, с которым вы, сэйр Ойрек, дрались бок о бок под Гизборро. Может, вы и с ней бок о бок дрались. Может, она шкуру вашу спасла как-то в разгар драки, а вы и не заметили. А может, когда Лукас выкупит её, она снова окажется рядом с вами в бою. И когда у неё будет возможность убить королевского воина, который окажется у вас за спиной, пораскиньте-ка мозгами, что она сделает.
Стало совсем тихо. Похоже, с такой стороны на дело никто не смотрел. Ойрек глядел на Марвина со своей скамьи, сощурив глаз, а потом вдруг сказал такое, что Марвин лишился дара речи:
— Слушай-ка, парень, а ты сам-то часом не Лукаса сынок?
Пока Марвин приходил в себя от этого дикого предположения, Ойрек встал и, двигаясь на удивление ровно, подошёл к Рыси и встал за её спиной.
— Говоришь, стало быть, она нам друг. Она нам не враг. И ещё говоришь, что только врагов можно трахать, а своих нельзя. Так?
Марвин молча смотрел на него. Ойрек расплылся в ухмылке.
— Ну коль так, она же тебе враг? Ты-то сам — Попрошайкино отродье. Вон, за её светлость пить оказываешься. А девочка — она наша, она за Мессеру пьёт. Вот сучонка ведь… Так давай. Трахни её сам. Раз она тебе враг.
Ойрек схватил Рысь за плечи и дёрнул на себя. Она свалилась со скамьи, он протащил её по полу и бросил в центре зала.
— Вперёд! — крикнул он, обернувшись. Его глаза сверкали злым, безумным блеском. — Тебе-то терять нечего станет, коль на поле боя встретитесь. Ну, давай!
— Давай, давай! — завопил кто-то рядом с Марвином, и остальные подхватили. А он сидел, не шевелясь, и не мог поверить, что они… нет, не рыцари. Что они люди.
— Давай, — повторил Ойрек, глядя прямо на него. — Если выдерешь её сейчас как следует, отпущу тебя восвояси. Заодно и весточку папашке её снесёшь, а то мне всё передать не с кем.
«Не с кем, — подумал Марвин отстранённо. — Ещё не передал, значит, Лукас ничего не знает. Ни о Рыси, ни… обо мне. О, Ледоруб и все его бесы, но разве же я думал… разве надеялся на… него…»
А на кого же ещё, отчаянно завопил тонкий, визгливый, гаденький голосок где-то очень глубоко внутри. И Марвин стиснул глотку этому писклявому червяку, свернул ему шею и вышвырнул вон.
Думать о том, что делать дальше, не было никакой необходимости.
Ему не дали ножа, но рыцари рядом с ним были слишком пьяны, чтоб реагировать как следует. Марвин схватил со стола чей-то кинжал и успел располосовать грудь сидящему рядом солдату, прежде чем на него навалилась толпа вонючих туш. Марвин и сам-то пахнул отнюдь не розами, но от ощущения ударившего в нос смрада — вина, блевотины, пота, крови — его едва не стошнило. И эти вот ублюдки насиловали Рысь. Он запоздало подумал, что, может быть, было бы милосерднее с его стороны принять их условия и незаметно зарезать её во время соития. А потом непонятно откуда пришло убеждение, то Лукас на его месте поступил бы именно так, и это было достаточной причиной, чтобы проклясть себя за одну только эту мысль.
— Что здесь происходит?!
Низкий голос разлетелся над орущей толпой, будто раскат грома. Солдаты повскакивали и замерли. Они повалили и обезоружили Марвина, но связать не успели, и он тоже поднялся, пытаясь понять, кто был новым действующим лицом во всём этом безумии. И понял. А поняв, невольно вздрогнул.
У входа в зал стоял человек, выглядящий более странно, чем кто-либо в этом балагане. Он был высок и широкоплеч, огромное брюхо свисало почти до бёдер, прикрытое только длинной ночной сорочкой да наброшенным поверх неё плащом. Короткие грязные волосы спутались, будто человек только что спал, но на щеках горел лихорадочный румянец, говоривший о том, что он поднялся от тяжёлой лихорадки. Маленькие, близко посаженные глаза блуждали по толпе, и тот, на ком останавливался их взгляд, опускал голову. Один только Ойрек не отвёл взгляд и даже набрался смелости ответить на вопрос:
— Ребята веселятся, ваша светлость, только и всего.
И только тогда до Марвина дошло, что этот человек — женщина. Больше того — принцесса крови. Её светлость Артенья, герцогиня Пальмеронская, собственной персоной.
Она не знала обо всём этом, понял Марвин мгновением позже. Она болеет, и ей вот-вот рожать… Это было так дико: невероятно мужицкого вида женщина с оттягиваемым плодом животом. Ей рожать со дня на день, она занимает комнаты далеко отсюда и не выходила из них, иначе бы она никогда этого не позволила…
Солдаты в полном молчании смотрели, как герцогиня идёт через зал. Поступь у неё была твёрдая, как прежде, но вены на ногах вздулись, и под тяжестью живота Артенья переваливалась с боку на бок, будто гусыня. У пьяной солдатни такое зрелище непременно должно было вызвать приступ хохота. Но никто не засмеялся.
