Книга Птицелов, страница 34. Автор книги Юлия Остапенко

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Птицелов»

Cтраница 34

Дороги в столице, как Марвин уже подметил, были ни к бесу, и карету порядочно трясло на ухабах. Марвина довольно скоро замутило, и он в очередной раз понял, что не зря презирает этот вид транспорта. Трястись на колдобинах пьяным и вовсе не было никакого удовольствия, и Марвин вскоре сполз по ковру вниз, пытаясь принять более удобное положение.

— Долго ещё? — наконец взмолился он, побаиваясь испортить всё приключение наглядной демонстрацией рябчиков, которых ел два часа назад.

— Нет, уже приехали. Молчите, — сказала Бьянка, и карета тут же остановилась. Осчастливленный Марвин вслепую нащупал ручку на двери, толкнул её и едва не вывалился из кареты.

— Мессер, осторожнее! Что вы делаете?!

Морозный воздух ударил в лицо, тошнота отпустила. Марвин глубоко вздохнул, опёрся на любезно подставленное ему плечо месстрес Бьянки. О да, то самое остренькое маленькое плечико, он его хорошо помнил — у Бьянки была такая забавная костлявенькая фигурка, и при этом дивной формы груди…

— Идите за мной, мессер, и помните: если вы снимите повязку, всё закончится, — зловеще сказала она.

— А в замок ты меня потом отвезёшь? — прагматично поинтересовался Марвин — это его сейчас больше всего волновало.

— Молчите!

Он послушно умолк.

Под ногами оказалось твёрдо — улица, похоже, была вымощена досками. Они прошли с десяток шагов, Бьянка сказала: «Ступеньки», потом Марвин услышал, как она стучит в дверь — затейливой дробью, явно сигнальной. После недолгой тишины дверь отворилась, и они вошли внутрь — там было тепло и пахло каким-то сильным цветочным ароматом, сладким, но не приторным. Бьянка снова сказала: «Ступеньки»; Марвин шёл за ней, как слепец за поводырём, и забавлялся от души. На последнем пролёте нарочно споткнулся и прижался лицом к её шее. Бьянка зашипела и с силой оттолкнула его маленькой холодной ладошкой.

— Прекратите, вы пьяны! От вас вином несёт!

— Так что же, я тебе не навязывался, — примирительно сказал Марвин, и она стукнула его по губам. Вот нахалка; Марвин не завидовал её мужу, если королева уже успела ей такового подыскать, как обещала. «А ведь меня хотели на ней женить», — в ужасе подумал он, но не успел сполна проникнуться этой мыслью, поскольку что-то вокруг изменилось: и воздух, и запах. Плечо Бьянки исчезло, он услышал, как она вышла, и в нерешительности остановился, пытаясь понять, что делать дальше. Долго гадать не пришлось — его тут же подхватили под руки с двух сторон и повели вперёд. Под ногами было что-то мягкое, с длинным ворсом — ковёр, а может, шкура. «А у меня, — виновато подумал Марвин, — такие грязные сапоги — ровно по навозу ступал. — Будто прочитав его мысли, его усадили в кресло и избавили от не приличествующей обстановке обуви. — Какая прелесть! Может, и штаны с меня сами стянут?»

— Будьте благоразумны, мессер, — раздалось над ним грудное женское контральто. Марвин невольно содрогнулся: если это и есть дама, приказавшая его похитить, то её габариты должны быть более чем внушительны. — Не трогайте повязку, не шевелитесь, молчите. И не смейте перечить великой месстрес Любви.

«Ещё бы я посмел», — скептично подумал Марвин, впрочем всё ещё обеспокоенный своим последним предположением, однако не сопротивлялся, когда нежные тонкие руки (две пары рук, если быть точным) сняли с него жилет и рубашку — спасибо, штаны всё-таки оставили, впрочем, он бы и не позволил непонятно кому раздевать себя догола. Потом его снова подняли и подтолкнули вперёд, и тогда на пояс ему легли руки, по одному прикосновению которых он понял — это она.

Одна из женщин запела — тихонько, протяжно. Повеяло сильным запахом благовоний — наверняка с примесью афродизиака, а может, они просто решили перебить винный дух, которым несло от Марвина. Лёгкие руки с тонкими пальцами осторожно скользили по его телу, а их обладательница упорно молчала, хотя её служанка с пугающим контральто продолжала нести какую-то настроенческую ахинею о месстрес Любви и её верных слугах. Марвин не обращал на это внимания, вслушиваясь в дыхание женщины, ладони которой гладили его грудь; потом осторожно накрыл её плечи руками. А плечи-то голые, да и вся месстрес, похоже, готова перейти к основной части вечера — как он выяснил мгновение спустя, быстро проведя руками по её голой груди: небольшой, удобно ложащейся в ладонь.

— …ибо месстрес Любовь требует от вас большего, отдайтесь же во власть её, — тоном преподобного брата на еженедельном богослужении пробубнило контральто, и Марвин сказал:

— Вот ещё чего не хватало. Где это видано, чтобы мужчина отдавался женщине во власть?

И, крепко обхватив стоявшую перед ним женщину за талию, сорвал с глаз повязку.

Здесь было темнее, чем он ожидал — горело всего две свечи по разные концы небольшой комнаты, и Марвин даже не мог разглядеть её толком, да он и не особо пытался. Только заметил, что лицо перед ним в густом, дымном от курений полумраке было неестественно белым, — и через мгновение понял, что это маска. Женщина поймала замешательство на его лице и рассмеялась — легко, серебристо. Она не пыталась вырваться — напротив, прижалась крепче к его голой груди своей голой грудью, и Марвин видел, как блестят её глаза сквозь прорези белой маски во всё лицо — единственного, что на ней было. Смешная, и тут продолжает дурачиться, прекрасно понимая, что он всё равно узнал её по волосам, голосу, телу. Но что же, раз ей так нравится — пусть.

— Я знала, что вы это сделаете, мессер, — всё ещё смеясь, сказала она. — Вы так любите срывать с себя знаки расположения ваших дам!

— Повязка на глаза — знак расположения? — хмыкнул Марвин.

— А вы сомневаетесь?

Он подхватил её под бёдра и, рывком подняв в воздух, притянул к себе, а потом долго и жёстко целовал, наслаждаясь её бесстыжей отзывчивостью.

— Не любите играть по правилам, да? — укоризненно сказала она, когда он прервался, чтобы набрать воздуха.

— Когда по ним не получается выиграть — ненавижу, — ответил Марвин и опрокинул её на постель.

Она сначала смеялась, потом умолкла, потом стонала, и Марвину не нужно было снимать с неё маску, чтобы видеть, как меняется её лицо. У таких, как королева Ольвен, это всегда происходит совершенно одинаково.

— Ещё только минуточку, мессер, самое большее — четверть часа…

— Да не торопись, — сказал Лукас, блаженно растягиваясь в кресле. — Лучше принеси мне ещё этого… как его… всё время забываю…

— Кофе? — услужливо подсказал Дорот.

— Точно, — вздохнул Лукас.

Он уже выпил три чашки, пока ростовщик возился у себя в каморке, и мог бы выпить ещё столько же. У густого чёрного напитка был очень странный вкус, резкий и горький, но приятный. Лукас влюбился в него с первого глотка, и долго не верил, что в нём нет ни капли спирта. Дорот рассказывал, что этот напиток делают из особых зёрен, которые привозят из дальних южных земель — по восемь сотен за унцию, доверительно поведал он. Врал, конечно, но даже если он увеличил реальную цену вдвое, кофе всё равно был дороже самого лучшего вина. Потому его не подавали в трактирах, да и при дворе тоже вряд ли — этот напиток появился совсем недавно, к тому же Лукас сомневался, что на свете много извращенцев вроде него, согласных бесконечно заливаться горечью. Но почему-то именно здесь, в сверкающей золотом, поблескивающей лаком и переливающейся атласом лавке ростовщика Дорота эта горечь казалась уместной — может, оттого, что уравновешивала кичливую роскошь помещения. Как и большинство ростовщиков, Дорот не имел вкуса, и вычурность его приёмных апартаментов могла впечатлить только таких же провинциалов, как он сам, всю жизнь носа не совавших за стены своего весёлого южного городка. Лукас любил Турон, здесь было хорошо проводить зимы — снег в приморском городе на юге Хандл-Тера никогда не лежал подолгу, а жаркий темперамент южных женщин согревал в самые холодные ночи лучше любого камина. А ещё туронские ростовщики славились бульдожьей хваткой и редкой расторопностью в том, что касалось денежных средств. Конечно, и надуть старались при любой возможности, но за всё надо платить.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация