Было что-то непостижимое в лёгкости, с которой дались ей эти слова. Марвин почувствовал себя чужим, нелепым и лишним, будто пьяный дебошир, с похабными песнями ввалившийся в горницу, где идут поминки. Чувство было таким сильным, что он в смущении опустил взгляд, поражаясь тому, какое невообразимое множество совершенно новых для него вещей вынудила его сделать Ив из Мекмиллена всего за один день.
Её ладонь ободряюще легла на его плечо.
— Знаешь, как Лукас впервые попал в замок моего отца? Его нашли истекающим кровью недалеко от стены. У него был разрезан бок.
Марвин недоверчиво взглянул ей в лицо. Улыбка Ив стала шире, потом, дрогнув, погасла.
— Что тебе нужно от меня и моего ребёнка, Марвин?
«Почему же ты сразу этого не спросила?» — подумал он, но одновременно почувствовал облегчение от её вопроса.
— Я ищу герцогиню Пальмеронскую, — просто сказал Марвин. — И знаю, что она была здесь.
— Была, — согласно кивнула Ив. — Но ушла ещё десять дней назад. Донесли, что король выслал к ней убийцу. Ты и есть этот убийца?
— Не думаю, — признался Марвин. — Мне кажется, они просто использовали меня, чтобы отвлечь внимание от настоящих убийц.
Ив какое-то время молча смотрела на него, потом кивнула.
— Да. Наверное. Марвин, Артенья беременна, и ушла на север, в безопасное место. Совсем скоро она родит нам нового короля, и тогда мы больше не будем врагами.
Ему стоило большого труда скрыть эмоции, овладевшие им при этом признании. Ив из Мекмиллена, неужели ты ещё беспокоишься о том, враг ли я тебе? Ты ведь не боишься меня — ты уже могла убедиться, что я и в самом деле не нёс в Мекмиллен зла. Но только как же ты не можешь понять, что вовсе не политика делает нас с тобой врагами?
— Я прошу тебя, уезжай, — сказала Ив. — И… не говори ему, что видел нас.
Она знала, что просит о невозможном, и знала, что он не станет обещать ей невозможного. Тень робкой, угасающей надежды мелькнула в её голосе, когда она спросила:
— Скажи, он… он правда не посылал тебя?
— Правда. Мне жаль, — ответил Марвин, и тогда она рассмеялась и поцеловала его, взяв в ладони его лицо.
— А мне не жаль, — сказала Ив из Мекмиллена. — Потому что если это был не Лукас, то, наверное, Единый.
Только покинув Мекмиллен и в сотый раз повторяя в памяти её слова, Марвин понял, что Ив назвала его Бога, а не своего.
— Ворота закрыты, мессер, поворачивайте, — сказал солдат, перехвативший узду коня, и Лукасу понадобилось посмотреть на стражника в упор, чтобы понять: его не пропускают. Мысль была далёкой и тупой, и, осознав это, Лукас испытал настоящее потрясение. Оказывается, он до того привык к совершенно безмятежному течению жизни, что не сразу смог воспринять отказ — не важно, от кого и по какому поводу.
— Проезда нет, поворачивайте в город, — грубо повторил солдат и дёрнул узду, разворачивая морду лошади. Вороной Лукаса гневно заржал, клацнул зубами у самой шеи солдата, взбешённый подобным отношением к хозяину. Сам хозяин, впрочем, был скорее ошарашен, чем рассержен. Когда солдат шарахнулся в сторону от лошадиных зубов, Лукас успокаивающе погладил коня по холке.
— Тихо, тихо. Всё в порядке, — проговорил он и посмотрел на стражника, насуплено глядящего на него из-под обода шлема. Трое его товарищей по караулу держали алебарды наперевес.
— В замке что-то стряслось? — спросил Лукас, в ответ на что получил всё то же упрямое и предсказуемое:
— Хода нет, поворачивайте.
И он повернул, хотя в другое время нашёл бы способ пробраться в замок. Сам факт, что въезд в королевскую резиденцию оказался закрыт даже для рыцарей, был достаточно нетривиален, чтобы вызвать любопытство. Никогда прежде Лукас не слыхал, чтобы въезд перекрывали — стало быть, случилось что-то уж совсем необычное. Неужто переворот? Хотя нет, непохоже — тогда бы уже вся Таймена была запружена войсками, да и народ бы шептался… А пока Лукас ехал к замку, ничего подозрительного ему по пути не встретилось. Город жил обычной жизнью: день клонился к вечеру, базарная площадь понемногу пустела, а окраинные улочки заполнялись праздношатающимся людом, собравшимся отдохнуть после трудового дня — словом, ничего необычного, никакой тревоги или напряжённости. Впрочем, ночь ещё впереди… Хорошо, что Селест в замке. Или, может быть, не хорошо, может, совсем скверно…
Лукас понял, что хмурится. Занятно, и что бы это значило? Неужто он беспокоится за неё? Именно на то и похоже, хотя сама мысль об этом казалась Лукасу странной. Впрочем, а разве не менее странно то, что сегодня он помчался к ней? Ну, не то чтобы помчался, просто этим вечером у него не было никаких дел. Как и вчерашним, как и позавчерашним. И вообще он откровенно и бессовестно бездельничал всё время, пока жил у Селест из Наворна. А длилось это уже… вторую неделю, что ли? Лукас понял, что не знает точно, и снова нахмурился. Действительно, он потерял счёт времени с того дня, когда вернулся к Селест. Спору нет, глупо отрицать, что эта вертихвостка побила его, как сопливого мальчишку: он так и не смог понять, что же ей от него нужно, и сдался. Это было, пожалуй, лучшее поражение в его жизни, и следующие две недели (или около того?.. он снова попытался вспомнить точно, снова не смог и вздохнул) Лукас был совершенно счастлив. Эта мысль заставила его напрячься. Совершенно?.. Насколько возможно быть счастливым, сидя в тюрьме в ожидании приговора — да, вполне. Это сравнение пришло Лукасу на ум само собой и порядком удивило его, но он не стал об этом думать.
Отъехав от ворот на некоторое расстояние, он снова придержал коня и обернулся. Серая громада Тайменского замка высилась над городом, сверкая заснеженными башнями в лучах садящегося солнца, и ничем не выдавала того, что происходило сейчас за её стенами. Селест уехала в замок позавчера: затевалась большая королевская охота, и все фрейлины обязаны были на ней присутствовать. Король тоже собирался быть, хотя Ольвен слыла большей любительницей подобных забав, чем её супруг. Селест звала Лукаса с собой, но он только отмахнулся. Ему никогда не нравилась охота с гончими, да и вообще охота, за исключением разве что соколиной. Загнать обезумевшего от страха и ярости зверя, затравить визгливо лающими псами, забить насмерть тучей стрел, чтобы потом подобрать тушу, выпачканную в крови, пене и дерьме — всё это казалось ему невероятно пошлым. Что-то вроде турниров, которые так любил до недавних пор Марвин из Фостейна. Грубо, примитивно, ни капли воображения. Только тупая сила. Не то чтобы Лукас брезговал её применять, но ему казалось невероятно скучным добиваться желаемого всегда лишь этим способом. Поэтому он предпочитал чередовать напор с окольными путями. Хотя, чего уж там, время от времени и сам не без удовольствия ходил на волка. Но только один.
Впрочем, это было не главной причиной, по которой он отпустил Селест в замок. Главной было то, что он начал от неё уставать. Нет, она была изумительна. Умелая, раскрепощённая, неболтливая и очень спокойная. Но он уже много лет не был с одной и той же женщиной так долго, и в том, что ему до сих пор не захотелось уйти от неё, было что-то непривычное, а он уже был не в том возрасте, чтобы легко принимать новизну. Поэтому даже обрадовался её отъезду: пусть развеется, там, глядишь, вернётся и поймёт, что Лукас у неё явно загостился. Он не держал бы на неё за это обиды, напротив. Но когда вечером следующего дня Селест прислала ему записку, сообщавшую, что после охоты назначен пир и ей придётся остаться в замке, он решил поехать к ней. Одна ночь без её тёплого тела в постели — ещё куда ни шло, но две ночи — это уже слишком. Лукас не особо раздумывал над этим ощущением, просто принял его как должное — но оценил сполна только теперь, когда оказалось, что въезд в замок закрыт. Проклятье, это обескуражило его. Не разозлило, но… огорчило. Как будто в таверне не оказалось его любимого вина, потому что последнюю бутылку выпили буквально час назад.
